Жнецы Страданий - Екатерина Казакова, Алёна Харитонова, Красная Шкапочка

— Нечего, нечего мне тут глазоньки закатывать, не то как приложу, вон, ушатом-то, вмиг вежество вспомнишь. Намылся он, кабаняка вонючий!

— Чего это вонючий? — пробурчал колдун, надевая рубаху.

— Того это! — отрезала старуха. — Кабаняка и есть! Девка, почитай третий день в каземате сидит, а он тут намывается. Тьфу, лось сохатый!

Некромант повернулся к бабке:

— Какая девка?

— «Какая», — передразнила старая. — Такая. Дура эта, которая с тобой в каменоломни шастала. Третьи сутки света белого не видит, а он тут рядится!

Послушник захлопал глазами.

— У-у-у! — замахнулась на него утиркой Нурлиса. — Понабрали пней!

Пристыженный и виноватый Тамир поспешил прочь из мыльни. А в голове стучало только одно: как он мог забыть про Лесану?

* * *

Излившись на Тамира, Нурлиса отправилась прочь. Что погнало бабку на улицу, она и сама не знала. То ли внезапная тоска, то ли желание вдохнуть свежего воздуха. Оказавшись во дворе Цитадели, старуха повела носом, словно принюхиваясь — не пахнет ли весной. Весной не пахло, куда там! Пахло отчаяньем и горем, что разлились, будто вязкий кисель и мешали дышать полной грудью. Много бед эта зима принесла, а сколько еще принесет, только Хранители ведают.

Склочница поковыляла к позорным столбам, поглядела как Лашта порет тощенького паренька, что, зажмурившись, извивался под кнутом, сплюнула под ноги, пробормотав: «Убивцы, все как есть тут убивцы, как земля-то только носит вас!»

Покруживши по двору, бабка сцепилась с конюхом, полаялась с кухаркой, пожелала провалиться попавшемуся ей на пути Русте, и уже собралась было возвращаться к себе, как столкнулась с Бьергой.

— У-у-у, кровососка, опять ты! Нет от тебя прохода, бродишь, честным людям свет застишь.

— Это ты что ли честная? — усмехнулась колдунья.

Вот только усмешка у нее вышла грустная, да и глаза были потухшие.

— Уж почестнее тебя буду, — огрызнулась Нурлиса и потащилась прочь.

— Постой, — окрикнула ее крефф. — Поговори со мной, муторно, сердце щемит.

Впервые в ее голосе слышалась просьба.

— Ну, идем, — сварливо отозвалась старуха, — на холоде я кости старые студить не буду. Что? Приперло, труповодка? Коли ко мне — змее подколодной — кинулась, а не к полюбовнику своему, знать, совсем тяжко пришлось? А? Чего молчишь-то?

Нурлиса не была бы Нурлисой если б не съязвила.

— Ты поменьше языком про полюбовника трепли, как бы он тебе его не вырвал, — сказала в ответ обережница.

— Пусть Хранителей благодарит, что я ему мужицкую стать не оторвала, когда ты ко мне в соплях пришла каяться, что дите прижила! — проскрипела бабка и, не оглядываясь, поковыляла в свою нору.

Непривычно тихая Бьерга, как привязанная, пошла следом.

Оказавшись в жарко натопленной коморке, обе женщины долго молчали. Одна не собиралась начинать разговор, другая не знала, что сказать да и следует ли делиться с едкой бабкой своими страхами. Высмеет ведь.

А на душе было тяжко…

— Глава Клесха и Майрико отослал, — наконец, промолвила крефф. — Одного на пару с выучеником оборотней гонять, другую детей от черной лихорадки лечить.

— Ну, дуреху-то эту — за дело. Почитай, только из-за ее глупости угробили девку, — протянула старуха. — Но вот почто наставника ратника убирать из Цитадели? Нэд давно умом скуден стал, никак властью не натешится. Уж пора бы ему забыть ту выходку Клесха, а он все помнит и знай себе парня по любой провинности, как щенка, за ворота выкидывает. Довыкидывается, что тот в один день не вернется. Вот тогда полюбовник твой все локти себе до плечей сгрызет, да поздно будет.

— Не любовники мы, в прошлом все, — досадливо поморщилась наузница.

— То-то я погляжу, вы друг с дружки глаз не сводите, — махнула рукой бабка. — Может, в телах жар и остыл, а души-то горят еще.