Жнецы Страданий - Екатерина Казакова, Алёна Харитонова, Красная Шкапочка

И снова скрежет зубов, снова рычание и снова роженица, потная, дрожащая от напряжения падает обратно на доски топчана.

— Дыши, дыши. Тужься… Нет, стой!

Кровососка послушно осадилась, хотя то стоило ей немалых усилий.

— Терпи. Его пуповиной захлестнуло…

Лесана протаскивала живое мокрое вервие через головку младенца, забыв, что принимает и не человека вовсе.

— Давай!

И снова натужное сипение, снова дрожь по телу. Раз, другой, и мокрый скользкий младенец Ходящего выходит на руки ратоборца Цитадели. Мальчик. Крупный, красный, с глазами-щелочками. Не кричит.

Лесана легко развела пальцами младенческий беззубый рот, пошуровала там, вытаскивая комок слизи, вздернула трясущимися руками за ножки и шлепнула. Живой комочек мокрой плоти заверещал, замяукал обиженно. Не уронить бы…

И лишь сейчас, держа на руках пищащего новорожденного, девушка поняла, что случилось, и запоздало испугалась. Ее затрясло от макушки до пяток. Кровососка рядом сбрасывала послед, а у выученицы Цитадели на руках лежал живой, вопящий младенец. Ребенок как ребенок. Вот только был он сыном Ходящей. И не просто Ходящей — кровососа!

Поймать кровососа — редкая удача. Знатно кто-то постарался, придумав облаву. Они, в отличие от волколаков, хитры, изворотливы и не живут звериным чутьем. Изловить даже одного (не новообращенного — этих было пруд пруди) пожитого — великим делом было. И Лесана, как Осененная, это отлично понимала. Вдвойне редкая удача — баба брюхатая. У нее ребенка отнять можно и добиться через дите многого. Хотя бы путь, которым двигалась стая, места, где кормилась и куда собиралась идти.

Женщина, изможденная, потная, лежала на досках, и Лесана увидела в тусклом свете, как из ее глаз медленно катятся тяжелые частые слезы. Она не протягивала руки к младенцу, знала — ей не дадут его подержать, поэтому плакала молча, не имея возможности прижать дитя к груди, даже узнать, кто это — дочь или сын, понимая, что все равно отберут, а она не сможет защитить. Тяжкая мука отражалась в ее глазах, вытекая вместе со слезами из глаз и с кровью из тела.

Кровососка неловко повернулась, высвобождая из-под поясницы ношенный серый платок, и дрожащей рукой протянула его послушнице. О, старая как мир материнская любовь… Лесана поняла все без слов, взяла платок и неловко, боясь уронить, завернула в смятую теплую ткань пищащего скользкого младенца.

Из глаз Ходящей текли и текли слезы.

— Дозволь… хоть поцеловать… — прошептала она сиплым, срывающимся голосом, понимая, что не дозволят не то что поцеловать, а даже и коснуться.

— На, — легко согласилась сидящая напротив девушка. — К груди приложи, а то так и будет орать.

Узница, глядя на нее глазами, полными неверия и непонимания, протянула дрожащие руки, боясь, что Охотница рассмеется ей в лицо и уйдет из темницы, унося с собой драгоценный сверток. Но нет, та и не думала насмехаться.

— Крепкий парень, — по-прежнему грубовато заметила она, укладывая ребенка на солому рядом с матерью.

Сын. Сынок. Сыночек. Первый. До этого дочки были. На отца как похож… Из глаз женщины снова неудержимым потоком хлынули слезы, когда она, трясясь от счастья и тоски, прижимала к себе плачущее дитя. Долгожданное дитя, которое пришло в этот мир, чтобы сразу его покинуть.

— Корми, чего воешь? — сказала Охотница.

Кровососка посмотрела на нее со смесью недоверия и боли.

— Он не будет есть.

— Почему? — удивилась девка. — Вон как зевает.

Пленница с грустью посмотрела на малыша и глухо сказала:

— Он же не человек. Ему нужна кровь…

И ласково провела пальцем по крутому лобику, по кончику крошечного носика, по раскрытому в крике рту.

— Кровь?

— Да, — не отводя глаз от ребенка, ответила мать. — Кровь. Без крови он умрет через несколько оборотов. Дети не растут и не живут без крови…