Жнецы Страданий - Екатерина Казакова, Алёна Харитонова, Красная Шкапочка

Ихтор смотрел единственным глазом куда-то в пустоту. Губы плотно сжаты. Бьерга глядела с понимающей грустью. Клесх. Спокойный. В глазах мелькнуло было что-то похожее на понимание и погасло. И только Нэд возвышается среди них всех, словно утес. А лицо, как грозовая туча.

— Она расшибла голову о камень, Тамир, — негромко сказал Ихтор.

Послушник снова обвел всех полубезумным взглядом, а потом, поняв, что никто — никто! — не поможет, стал медленно стаскивать с себя кожух.

Парень укрывал тонкое остывающее тело, чтобы никто больше не глазел, каким безобразным сделала его смерть. Одежа была коротка. Он укрывал голову, а ноги оставались на виду. Наконец, поняв всю тщету своих стараний, юноша замер, прикрыв глаза.

На плечо мягко легла чья-то теплая ладонь.

И черный короткий тулуп ратника прикрыл разбросанные тонкие ноги в стоптанных валеных сапожках.

— Идем… — Лесана мягко потянула его за руку. — Не сиди на снегу. Застудишься.

Он посмотрел на нее, не узнавая.

Ничего не изменилось. Просто не стало на свете застенчивой девушки с мелкими кудряшками. И по-прежнему в мире зима, по-прежнему холод, и можно застудиться, если долго сидеть в сугробе. Можно заболеть. Можно даже сгибнуть… Да! Ведь этого права никто у него не отнимет, ведь…

— Ныне же ее в мертвецкую, — раздался голос Нэда. — Не упокаивать, не хоронить. Сковать резами. На ней будут учиться. Раз уж ума не хватило жить, значит, хоть после смерти послужит Цитадели.

— Глава, — возразил Ихтор. — Стоит ли? Дозволь упокоить с миром. Многие ее знали…

— ЗНАЛИ? — Нэд обвел креффов таким испепеляющим взглядом, что казалось огнем вспыхнуть должен каждый. — Стало быть, многие тут знали, что послушница с башни сигануть хочет, и молчали?! А коли нет таких, значит, все вы ей были чужими. А она вам. Каждому. Никто не ведал, что в голове ее бродит. И в душу не лез. Стало быть, не знали вы ее. В мертвецкую.

С этими словами он развернулся и ушел, оставив Тамира горбиться под тяжестью упавших обвинений.

— Идем. Идем, холодно… — мягко уговаривала его Лесана, увлекая обратно к воротам Цитадели.

Он брел следом, как стреноженный конь — куда ведут, туда идет. И думал об одном лишь: неужели завтра он ее не увидит? И послезавтра? И через седмицу? И через месяц? И через год. Никогда? Он будет мужать, а потом стариться, а она навсегда останется юной девушкой. И с годами ее образ сотрется из памяти, останется только имя… Даже горечь, наверное, притупится. Ведь все забывается. Все, что невозможно увидеть ни завтра, ни послезавтра, ни через седмицу…

Парень остановился, уткнулся лбом в щербатую холодную стену Цитадели и глухо закричал.

Лесана прежде не слышала, чтобы человек кричал так надрывно и тихо. Он не то стонал, не то хрипел, и трясся с головы до пят, сминаемый горем. Хотелось подойти, обнять, но… она знала, он ни от кого сейчас не примет объятий, слишком памятны еще были те — другие, которые дороже всех прочих, и в которые уже не пасть. Никогда.

Мало-помалу, отчаяние выплеснулось из парня, подруга снова подхватила его под руку и медленно повела в Цитадель. Хотелось сказать что-то ласковое, утешающее, но она не знала таких слов, какими можно утешить в потере любимого человека, поэтому молчала, безмолвно глотая слезы и всхлипы. Жалко было обоих. Но отчего-то именно по живому Тамиру, а не по умершей Айлише горше всего страдало сердце.

— Нельзя так, чтобы ее — раздетую, в мертвецкой… ножами резали…

Голос его охрип до свистящего шепота:

— Нельзя.

Лесана кивнула, соглашаясь, и робко напомнила:

— Смотритель Нэд… резы…

— ПЛЕВАЛ я на него! — яростно проорал молодой колдун.

Ученица Клесха испуганно повисла у него не плече:

— Тише, тише!!!

— Плевал я на него, — уже спокойнее повторил парень. — Ее похоронить надо, чтобы все по-людски. А он, ежели хочет, так, когда сам загнется, себя может целителям на вразумление завещать. Ее не дам.