Ритуал - Сергей Остапенко (2021)

– Устраивают правила игры? О чем ты? Тебе нравится быть потным вонючим животным, жрущим, жиреющим, испражняющимся? Выделяющим сопли и слюни? Испытывающим боль и страх, зимою недовольным холодом, а летом жарой? Этого барахла тебе надо с избытком? Этой жизни?

– Кроме соплей и слюней, у меня есть друзья и любимая и возможность заниматься тем, чем нравится, делать свое дело.

Карлик расхохотался:

– Ты убил друга, попавшего в беду, и бросил свою любимую, которая перестала быть для тебя привлекательной!

Молния прострелила мне мозг. Да, я сделал это. Впрочем, в том, что все это было на самом деле, я сомневался. Не знаю, может быть, в этот момент мои бастионы начали шататься, но я продолжал бороться уже просто из противности:

– Мне дали возможность жить, и я не променяю этот дар ни на какие пироги.

– И что толку? Все равно в итоге сдохнешь.

Меня наполнил какой-то радостный озноб, святая ярость.

– Не сдохну. Он обещал. Иисус воскрес, поэтому и я не сдохну!

– Ты веришь в эти сказки?

– Я верю в то, что он умер за свои слова, за свои убеждения. По-моему, это что-нибудь да значит. А, собственно говоря, почему я не могу верить?

Я окончательно выбрался из ямы и, восстанавливая дыхание, наблюдал за игрою клубящихся огненных смерчей. Створки моей несостоявшейся могилы с противным звуком схлопнулись. Видение «геенны» исчезло.

– Я понял, на что ты уповаешь, – сказал карлик, укоризненно покачивая пальцем. – Но ты этого недостоин. Чтобы ты не обольщался на свой счет, придется устроить тебе страшный суд.

Карлик рассыпался на легион мелких лилипутов, обсевших какие-то трибуны, словно куры насесты. Я недоуменно рассматривал их миниатюрные мордочки, и волей-неволей мне вспомнилась легенда, рассказанная Варьей. Мне показалось, что я смотрюсь в осколки того самого вместилища истины, разбившегося во время борьбы демиурга с мировым змеем. В каждом лилипуте я угадывал слегка изуродованную копию себя самого.

– Мы – это ты, – хором изрекло скопище служителей адской фемиды. – Мы все знаем о тебе. О том, как ты в детских играх мнил себя жестоким диктатором и властителем душ всей земли, как ты крал книги из библиотеки, как, возвращаясь домой среди ночи через бандитские кварталы, от страха втайне мечтал остаться на земле один. Пришло время расплаты. Смотри и мучайся от сознания собственной мерзости!

– Я не желаю ничего смотреть! – крикнул я, словно защищаясь, выставив перед собой ладонь.

– А придется, – удовлетворенно протянули лилипуты. И тут началось.

Я уже давно заметил, что до появления кинематографа писатели строили свои произведения совсем иначе, чем теперь. Потом голографические очки настолько усовершенствовали эффект присутствия зрителя в действии, что кино стало почти идентичным реальности. Компьютерные технологии смешали реальность обыденную с переживаниями из сновидений. Но то, что произошло со мной, было похоже на настоящее погружение в прожитое, в мое прошлое, в ожившую память многих людей, которых я никогда не знал или успел основательно забыть. Но над моим путешествием постоянно довлело чье-то чужое, недружелюбное присутствие.

В первом эпизоде я провалился в мозаику кадров собственного шестнадцатилетия. Я заново перепросматривал поблекшие картины минувшего, обретшие неожиданную остроту и яркость, испытывал прежние эмоции, участвовал в принятии мучительных решений, подавлении или активации волевых импульсов, словом, переживал тот день заново. И тем не менее продолжал видеть и хари лилипутов, и мрачный интерьер подземелья. Самое удивительное, что моя нервная система не испытывала при этом особых затруднений. Но постепенно я стал персонифицировать себя с тем, прежним Серегой Гордюковым, едущим в скором поезде покорять мир.