Основной компонент - Александр Пономарев (2021)

Я оглянулся. За нами действительно скопилась группа из нескольких солдат, одного офицера и какого-то хлюпающего разбитым носом бедняги с кровоподтеком на скуле и синяком под глазом. Правда, за самовольство немедленно получил резкий тычок автоматным стволом между лопаток.

– Не оборачиваться! – прикрикнул Вольфганг, явно войдя в роль, снял с плеча ружейный ремень и с грохотом положил МП-40 на стол. Немного погодя Дитрих и Ганс последовали его примеру.

Эсэсман сгреб «шмайссеры» в кучу, сунул в одну из пустых ячеек. Взамен бросил на исцарапанную поверхность стола металлический жетон с готической литерой и трехзначным числом.

– Надеюсь, с нашим оружием ничего не случится? – с металлом в голосе поинтересовался Дитрих, пряча жетон в карман.

Солдат одарил его хмурым взглядом. В это же время второй охранник потребовал разоружиться стоявших за нами немцев.

Пройдя сквозь кордон, мы повернули налево и потопали к темнеющему вдали проходу, за которым начиналась лестница в подвал. Я ворочал головой по сторонам: когда еще удастся побывать в самом сердце тайной полиции. Насколько мне известно все из той же туристической поездки в Берлин, здание в пятидесятые годы двадцатого века разобрали по кирпичику и даже улицу переименовали в Нидеркирхнерштрассе, чтобы уж никаких воспоминаний о кошмарах прошлого не осталось. Вопреки ожиданиям, ничего особенного я не увидел. Интерьер здания мало чем отличался от конторы Шелленберга, разве что барельефы на стенах и скульптуры в простенках и углах коридора выдавали в нем бывшую художественную школу.

На первом этаже было мало кабинетов. Я насчитал всего пятнадцать дверей, из-за которых доносились крики следователей, хлесткие звуки ударов и глухие стоны допрашиваемых.

Мы преодолели половину пути, как вдруг дверь в одну из допросных отворилась, и в коридор вышел взмыленный гестаповец в белой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными по локоть рукавами. Красные подтяжки поддерживали заправленные в сапоги галифе. Потная рожа, как и намокшая на груди и под мышками рубаха, пестрели пунцовыми пятнами от маленьких, с булавочную головку, до крупных размером с мандарин. Он прижался спиной к шершавой стене, сунул волосатую руку в карман штанов и вытащил оттуда помятую пачку папирос с коробком спичек.

Пока нацист прикуривал, наш отряд поравнялся с пыточной камерой. Сквозь широкую щель приоткрытой двери просматривалась часть кабинета с подвешенным к потолку узником. Безвольно поникшего головой пленника прицепили к вкрученному в квадратную балку огромному крюку за веревочный узел связанных за спиной рук и, похоже, нещадно били бурой от ржавчины и крови цепью. Сейчас та свернувшейся кольцами железной змеей застыла на сером кафельном полу посреди оставленных тряпкой багряных разводов. Некогда желтая рубаха бедняги покраснела и на спине превратилась в лохмотья. Сквозь прорехи проглядывала кожа в свежих синяках и порезах, под которыми проступали старые рубцы.

Заметив мой интерес, фашист злобно зыркнул. Зажав в зубах картонный мундштук папиросы, он сердито выпустил дым из ноздрей, резко оттолкнулся от стены и с грохотом захлопнул ногой дверь.

Экскурс в основы пыточного дела закончился, но и того, что я увидел, хватило, чтобы по спине побежал холодок, а волосы на голове зашевелились. Если нас схватят, висеть нам, как тот бедолага в допросной, или лежать на холодном полу головой между электропечей, а может, нам вообще суждено оказаться один на один с палачом в каменном мешке до отказа набитом приспособлениями для вырывания ногтей, костедробилками, «испанскими» сапогами и прочими садистскими изобретениями. Я трижды незаметно плюнул через левое плечо и покусал язык, чтобы не сглазить. Глупость, конечно, эти суеверия, но когда твоя жизнь на кону, хоть в черта лысого поверишь, лишь бы получилось, как надо.