Так пришел конец власти Ангбанда на Севере. Твердыня зла была изничтожена, а из темниц вышло множество рабов, уже не надеявшихся когда-либо увидеть дневной свет, и открылся их взору измененный мир. Ибо столь велика оказалась ярость сражавшихся, что северная часть западного мира раскололась, из трещины с ревом вырвалось море, было сотрясение и великий грохот; реки же сгинули, либо потекли по новым руслам, долины поднялись, а горы опустились, и Сириона более не существовало.

Тогда Эонвэ, как герольд Владыки, призвал эльфов Белерианда покинуть Средиземье. Однако Маэдрос и Маглор не вняли ему и готовились, хоть и с горечью и проклятиями, сделать отчаянную попытку исполнить свою клятву, ибо, буде им откажут, они готовы были биться за Сильмарил даже с победоносным воинством валаров, даже если б оказались одни против всего света. И потому они послали к Эонвэ, требуя отдать алмазы, которые некогда сотворил их отец Феанор и которые были у него похищены Морготом.

Эонвэ, однако, отвечал, что право на творение своего отца, которым когда-то обладали сыны Феанора, ныне они утратили, ибо, ослепленные клятвой, сотворили они множество жестоких деяний, из которых худшее – убийство Диора и разорение Гаваней. Свет Сильмарилов уйдет теперь на Запад, откуда он пришел; Маэдрос же и Маглор должны вернуться в Валинор и там ждать суда валаров, ибо лишь по их велению Эонвэ может отдать камни. Маглор искренне желал подчиниться, ибо в сердце его жила печаль, и сказал он:

– Клятва не утверждает, что мы не можем ждать, а в Валиноре, быть может, все будет прощено и забыто, и мы обретем то, что нам принадлежит.

Маэдрос, однако, отвечал, что если они вернутся в Аман лишенные милости валаров, то их клятва по-прежнему будет тяготеть над ними, но исполненье ее окажется невозможно, и добавил:

– Кто может знать, какая страшная судьба ждет нас, если мы не подчинимся Силам в их же владениях или вознамеримся вновь привести войну в их священное владение?

Однако Маглор все еще колебался и говорил так:

– Но если сами Манвэ и Варда откажут в исполнении клятвы, что была произнесена с их именами, разве не потеряет она силу?

Маэдрос же ответил:

– Но достигнут ли наши голоса Илуватара за Кругами Мира? А ведь именно Илуватаром поклялись мы в своем безумии и призвали на себя Вечную Тьму, если не сдержим слова. Кто же освободит нас?

– Если некому освободить нас, – молвил Маглор, – то, сдержим мы клятву или нарушим, Вечная Тьма – наш удел; но меньшее зло совершим мы, нарушив ее.

Однако в конце концов он сдался на уговоры Маэдроса, и вместе они придумали, как заполучить Сильмарилы. Они изменили облик, ночью проникли в лагерь Эонвэ и прокрались туда, где хранились Сильмарилы; и они перебили стражей и захватили камни. Тогда весь лагерь поднялся против них, и смерть подступила к сыновьям Феанора, но они, невредимые, бежали прочь. Каждый из них взял по Сильмарилу, ибо решили они: «Если один камень для нас потерян и остались лишь два, и лишь мы двое живы из всех наших братьев, то ясно, что судьба предназначила нам разделить наследство нашего отца».

Но камень сжигал длань Маэдроса невыносимой болью; и понял он, что правду говорил Эонвэ: право его на Сильмарил потеряло силу, и клятва была напрасна. В муке и отчаянии бросился он в зияющую пропасть, что дышала огнем, и так встретил свой конец; а Сильмарил, что был с ним, сокрылся в недрах земных.

О Маглоре же говорят, что он не мог снести боли, которую причинял ему Сильмарил, и в конце концов бросил его в Море, и с тех пор всегда бродил вдоль берегов, слагая над волнами скорбные песни, ибо Маглор был лучшим песнопевцем древности, не считая лишь Даэрона из Дориата. Он никогда не вернулся к эльфам. Так Сильмарилы нашли себе пристанища: один в небесной выси, один в огненном сердце мира и один в глубинах вод.