Противостояние - Александр Чернов (2021)

Боеспособность крейсера стремительно падала. Из пяти 152-миллиметровых орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового осталась только огромная дыра в палубном настиле – японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но и это не поколебало решимости Засухина продолжать бой. Крейсер был на ходу, множественные попадания на удивление пока никак не повлияли на его скорость и управляемость. И пока «Аврора» еще могла наносить противнику урон, об открытии кингстонов думать было преждевременно. Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта были посланы все рулевые и сигнальщики кроме одного легкораненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с «Рюрика» и три недели назад установленного на крыше штурманской рубки, остались только обломки. Но «Идзумо» уже подошел на 27 кабельтовых. И пользуясь этим, на левом крыле мостика лейтенант Дорн азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая на батарею дистанцию до цели.

Об организованной наводке и едином управлении огнем остались одни воспоминания, каждое орудие вело собственную войну, но и такая стрельба иногда давала свои плоды. Вот от попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. На ее комендоров посыпалась стеклянная крошка от разбитых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Снаряды ее стали ложиться далеко от цели. Но это было для «Авроры» всего лишь отсрочкой неминуемой гибели. Идзичи изменил курс, становясь к ней бортом. После чего за упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок.

После очередного взрыва на борту, в рубку из низов прибежал посыльный с известием о медленном затоплении средней кочегарки, и что «минут через пять придется заливать топки в котлах, а то рванет». Снижение скорости до пятнадцати узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, вскоре позволит японцам подойти на убойные две мили, а значит, время жизни «Авроры» теперь измерялось уже не часами, а минутами.

– Кто-нибудь, найдите мне минных офицеров или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов! – проорал из прорези рубки, испещренной массой попавших осколков, Засухин. – Кто-нибудь на баке! Пошлите посыльного в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых. Живо!

– А ты, братец, – обратился командир к ожидавшему ответа кочегару, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал: «воистину перед смертью не надышишься». – Скажи духам, чтобы, как зальют топки, шли в лазарет помогать вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться, когда кингстоны откроем. Ну, давай, беги скорей, братец…

Перекрестившись, Засухин закрепил штурвал обломком переговорной трубы, зачем-то поправил на голове фуражку и вышел с рупором на мостик. Окинув горестным взглядом свой избитый крейсер, он посмотрел в сторону едва различимого за дымом врага и, набрав полную грудь воздуха, обратился к своим морякам, по крайней мере к тем, кто мог его услышать:

– Братцы! Товарищи мои! Вы все до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать желтобрюхим макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне доложат, какие минные аппараты у нас еще боеспособны, я пойду на японца. Если он сдуру не отвернет – мы попробуем взорвать его минами. Если у него хватит мозгов и он начнет отходить…

– Вашбродь, япошки отворачивают, – раздался с крыши ходовой рубки удивленный голос последнего оставшегося на ногах сигнальщика, держащего бинокль левой рукой. Правая, перебитая осколком, перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.

– Куда? Становятся к нам правым бортом? Неужто мы им повыбили артиллерию на левом? – Засухин, прильнув к биноклю, впился глазами в дымчато-серый силуэт…