Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Маса, что мне делать? Я же вижу, ему очень хочется довести расследование до конца. Утром я была у профессора Либкинда, он категорически против того, чтобы я ехала куда-то по железной дороге. Там тряска, не дай бог аварийное торможение. Говорит, подождите еще две недели. Но две недели это очень много. Эраст изведется от бездействия, а я изведусь, глядя на его мучения. Как быть?

– Если вы хотите уезжать, мы уедем, – ответил Маса, счастливый тем, что она с ним советуется. – Я куплю на базаре пуховые перины, расстелю их по всему купе, и вы не почувствуете никакой тряски. Но на вашем месте сначала я позволил бы господину закончить дело. Это простая задача, он расщёр… расщёлкает ее как орех. – Трудное слово далось не с первой попытки. – И тогда у господина не останется чувства, что он несвободен в своих поступках. Мужчины этого не любят.

Мона-сан благодарно погладила его по руке, а тут со стаканом в руке вернулся Фандорин.

– Не надо, дурнота прошла, – весело сказала госпожа. – Черт с тобой, благородный муж. Я же знаю, что тебя свербит. Ты хочешь найти негодяя, который сообщил Заенко про приют. Ну так найди. Пусть заплатит за гибель детей. Двадцати четырех часов тебе хватит?

– Хватит, – немедленно ответил Фандорин. – Я уже знаю, как искать. Это очень п-просто.

– Но пусть с тобой будет Маса. Для моего спокойствия. Не бойся, я никуда не выйду из номера. Мне нужно собираться в дорогу. Что сидите? – Она постучала по часикам. – У вас остается двадцать три часа пятьдесят девять минут.

Господин с достоинством, но очень быстро направился к вешалке.

– Мы на телефонную станцию? – спросил Маса, когда они вышли на улицу и повернули к Николаевскому собору.

– Разумеется, к-куда ж еще.

– Странно, что Романов-кун не уцепился за этот очевидный хвост.

Господин промолчал.

Харьковский городской коммутатор из-за чрезвычайного положения был военизирован, вместо телефонных барышень его обслуживали солдаты-связисты. Фандорин предъявил начальнику свой мандат и потребовал немедленно собрать всю ночную смену, благо казарма находилась рядом. То же самое сделал бы и Маса: попробовал найти анонимного доносчика. На рассвете звонков немного, а уж вызов контрразведки оператору наверняка запомнился.

Так и вышло.

На вопрос господина сразу поднял руку немолодой солдат.

– Так точно. Был такой звонок, я соединял.

– Откуда з-звонили? Помните?

– Так точно. Из штаба армии.

Фандорин многозначительно посмотрел на помощника, и они вдвоем отвели свидетеля в сторонку.

– Что это был за человек? Попробуйте описать, – мягко сказал господин. – Услышав в трубке голос, вы наверняка мысленно представляете себе звонящего. Все телефонисты так делают, чтоб было не так с-скучно.

– Не могу знать. Я, чтоб не скучать, завсегда про колбасу думаю. Сильно колбасу люблю, – пояснил солдат. – Голос как голос. «Соедини-ка, грит, меня, братец, с Особым отделом, да поживей». И назвал добавочный номер с трех цифр, не помню каких. Чтоб сразу попасть к кому надо.

Человек, привыкший командовать, понял Маса.

– Точное время звонка не п-припомните?

– Наверно, четверть пятого. Или половина.

– Молодец. На́ тебе, на к-колбасу.

Господин дал солдату бумажку.

– Почему у вас такой довольный вид? – спросил Маса. – Мы мало что узнали. Ведь и так было ясно, что в штабе есть шпион. Там сто или двести человек. Как мы поймем, кто из них звонил?

– Ночью на службе людей гораздо меньше. Это раз. Вряд ли звонок был с телефона, находящегося в коллективном пользовании, – слишком велик риск, что кто-то п-подслушает. Это два. Значит, с Особым отделом связался некто, у кого есть собственный аппарат. И третье: звонил человек, которого в контрразведке знают.

– Потому что он говорил шепотом?