Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Четверть часа спустя из коридора донеслись звонки: дзззззз-дзззззз-дз-дз-дз. Романов поднялся и двинулся в прихожую. В такой ситуации важно получить позиционное преимущество: объект, попав в новое пространство, еще не сориентировался, не приспособил зрение к иной освещенности, и, пока щурится или моргает, можно составить о нем первое впечатление, самое важное.

Объект по имени «Иван Климентьевич», разумеется, оказался тем самым дядей в кавалерийской шинели, с бородкой. Агентурное чутье Алексея не обмануло.

– Постойте-ка, – сказал он первым, пока вошедший на него щурился. – Я вас где-то уже видел… А, в управлении, только что.

– Подполковник Зотов, – представился кавалерист. – Я боюсь, молодой человек ввел вас в заблуждение касательно… – Он неопределенно помахал рукой, покосившись на Веню Копейщикова, который стоял с виновато опущенной головой. – Молодой человек любит фантазировать.

Романов догадался, что юнкер получил взбучку за торопливость. А первое впечатление от «отделенного командира» было такое: типический армейский службист, наверняка добросовестный и исполнительный, странно только, что в таком возрасте (лет сорок восемь, а то и пятьдесят) всего лишь подполковник.

– Штабс-капитану можно верить, – сказала вдруг тихо Грузинцева. – Да и поздно уже скрытничать.

– В самом деле? – с облегчением произнес Зотов. – Я, дорогая Зинаида Андреевна, вашим суждениям привык доверять. Ну и отлично. Что это вы, чай пьете? Я бы тоже не отказался.

Заговорщиком подполковник оказался ненамного опытнее юнкера Вени. Вместо того чтоб как следует допросить незнакомого человека, сначала рассказал о себе. Загадка несоответствия между возрастом и чином объяснилась просто. Иван Климентьевич, кадровый офицер, попал в плен в самом начале войны, в августе четырнадцатого, потому и не продвинулся по службе. Вернулся из Германии только две недели назад и «не узнал родины».

– Какую чудовищную глупость, какую страшную ошибку совершило большевистское правительство, подписав позорный мир! – горячо говорил он. – Я видел Германию изнутри, она совершенно истощена. Нам бы продержаться еще несколько месяцев – и всё, победа! Надо было отступать, но не сдаваться. Даже отдать столицу, как Кутузов! А теперь что? Национальный позор, презрение союзников. И, конечно, никакого участия в дележе трофеев. Единственное спасение России – свергнуть Советы и снова вернуться в Антанту. Я как только добрался до дому, сразу кинулся искать людей, которые понимают это и готовы действовать. Нашел. Быстро. Нас очень много, Романов, и с каждым днем всё больше!

– Зинаида Андреевна сказала, что вы отделенный командир? Что это означает?

Лишь тут подполковник спохватился.

– Погодите. Сначала расскажите, где вы служили и за что получили столь почтенные награды. – Кивнул на романовский китель.

Узнав про контрразведку, подполковник поморщился. В прежние, довоенные времена подобная служба считалась для офицера не слишком почтенной. Но, услышав, что солдатский «георгий» получен за атаку, помягчел.

– Значит, умеете не только бумажки перекладывать. Что ж, с удовольствием приму вас в отделение. Видите ли, в организации система такая. Каждый новый человек вне зависимости от чина и возраста зачисляется рядовым, но получает право привлекать других офицеров, лично отвечая за них. Как только собралась тройка, становишься отделенным. Тройка превращается в девятку – ты уже взводный. Вот я, благодаря вам (вы у меня последний), скоро пойду на повышение, – засмеялся Иван Климентьевич. – Потом дорасту до ротного, а там, глядишь, и до батальонного, то есть достигну своей бывшей должности – я перед войной кавалерийским дивизионом командовал. У нас в организации карьеру делают быстро.

– А вы, то есть мы, как-то называемся?