Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

В течение пары месяцев после суда над Шеклуэллским Потрошителем Робин овладела секретами макияжа: она искусно меняла форму бровей и мазала губы ярко-красной помадой с эффектом «металлик», что в сочетании с париками и цветными контактными линзами преображало ее лицо, но никогда еще не использовала такого количества ухищрений, как сегодня. Она выбрала темно-карие линзы, нарисовала черной подводкой жирные стрелки, накрасила губы бледно-розовой помадой, а ногти покрыла серо-стальным лаком. У Робин были проколоты уши – по одной деликатной дырочке в каждой мочке, но она прикупила дешевые серьги-каффы, чтобы изобразить смелый подход к пирсингу. В это погожее утро на ней было короткое черное платье из ближайшего благотворительного секонд-хенда «Оксфам», которое даже после машинной стирки сохраняло специфический запах, плотные черные колготки и высокие черные ботинки на шнуровке. В таком обмундировании Робин надеялась походить на эмо и готов, облюбовавших лондонский Кэмден; сама она бывала здесь нечасто, всякий раз вспоминая Лорелею и ее магазин винтажной одежды.

Свое альтер эго Робин окрестила «Бобби Канлифф». Работая под прикрытием, она выбирала имена с какими-нибудь личными ассоциациями, чтобы отзываться на них машинально.

Бобби – уменьшительное от Робин; иногда ее так и называли: к примеру, воздыхатель с прежнего места работы и еще брат Мартин – исключительно чтобы позлить. А Канлифф – просто-напросто фамилия Мэтью.

Ей повезло: в тот день муж рано уехал на какую-то аудиторскую проверку в Барнет и не мешал ей своим ехидством и неудовольствием, пока она заканчивала перевоплощение. Робин грело душу, что прикрывается она фамилией мужа, изображая при этом молодую особу, к которой бы Мэтью подсознательно испытал неприязнь. С возрастом он становился все нетерпимее к людям, которые выглядят, думают и живут не так, как он.

Лавка викканских украшений «Трикветра» находилась на территории рынка Кэмден-маркет. Робин была на месте без четверти девять, когда палатки в крытом павильоне уже работали, но нужный ей магазинчик еще стоял под замком. Через пять минут появилась слегка запыхавшаяся владелица. Это была крупная женщина под шестьдесят, в длинном бархатном платье зеленого цвета, растрепанная, с отросшими на дюйм седыми корнями черных волос и с такой же, как у Бобби Канлифф, радикальной подводкой глаз.

Во время недавнего беглого собеседования, по результатам которого Робин и была принята на испытательный срок, хозяйка почти не задавала вопросов, зато охотно рассказывала про своего тридцатилетнего мужа, который недавно ее бросил и уехал жить в Таиланд, про соседа, который, не поделив с ней границу дворика, затеял судебную тяжбу, и про бесконечную череду недовольных и неблагодарных продавцов, которые не задерживаются в «Трикветре» и сбегают на поиски другой работы. При каждом удобном случае она жалела себя, не скрывая при этом желания платить поменьше, а выжимать побольше, и Робин искренне удивлялась, кто вообще соглашается у такой работать.

– Ты весьма пунктуальна, – пропела женщина. – Чудненько. А где вторая?

– Без понятия, – ответила Робин.

– Как назло! – истерично выкрикнула хозяйка. – Тем более сегодня, когда у меня встреча с адвокатом Брайана!

Отперев дверь, она впустила Робин в магазин размером с киоск и вскинула руки, чтобы поднять шторы; дух немытого тела и аромат пачули смешались с запахом ладана, витавшим в воздухе. В магазин плотным потоком хлынул дневной свет, в котором все вещи приобрели – по контрасту – какой-то призрачный и вместе с тем потертый вид. С перекладин на темно-лиловых стенах свисали тусклые серебряные ожерелья и серьги, многие – с пентаграммой, символом мира и листочками конопли; на черных полках за прилавком стеклянные кальяны соседствовали с картами Таро, черными свечами, благовониями и ритуальными кинжалами.