Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

– По-польски. У родителей домработница была – полька, я от нее нахваталась. – Тут Флик внезапно затараторила, будто сглаживая оплошность: – Да, я всегда лучше с домработницами ладила, чем с предками, и вообще, разве можно считать себя настоящим социалистом, когда на тебя домработница пашет, согласна? Если своими силами с уборкой не справиться, так нечего занимать такие хоромы. Давно пора ввести нормирование жилплощади, конфисковать излишки, перераспределить землю и недвижимость в пользу нуждающихся.

– Это точно! – с энтузиазмом подхватила Робин, а Флик, похоже, воспряла духом, когда Бобби Канлифф, дочь покойного шахтера, профсоюзного активиста, простила ей родителей-толстосумов.

– Чай будешь? – предложила Флик.

– Давай, пить охота, – согласилась Робин.

– Ты что-нибудь знаешь о Реальной социалистической партии? – спросила Флик, вернувшись с двумя кружками в руках.

– Без понятия, – ответила Робин.

– Это не просто политическая партия, – заверила ее Флик. – Это общественное движение, мы организуем демонстрации, марши протеста и так далее, отстаиваем подлинные ценности рабочего класса, а не ту империалистическую херню, которой нас пичкают долбаные «новые лейбористы», прихлебатели тори. Мы не играем в старую политику, мы хотим изменить правила игры в пользу простых трудящихся…

Ее прервал «Интернационал» в исполнении Билли Брэгга[41]. Флик полезла в сумку, и Робин поняла, что это рингтон. Увидев, кто звонит, Флик напряглась.

– Я тебя оставлю ненадолго, справишься тут?

– Да не вопрос, – ответила Робин.

Флик скользнула в подсобку. Когда дверь захлопнулась, Робин расслышала ее слова:

– Ну что там? Виделись с ним?

Когда стало ясно, что дверь не откроется и можно действовать, Робин бросилась туда, где только что стояла Флик, присела на корточки и запустила руку под кожаный клапан ее сумки на длинном ремне. Своим содержимым сумка напоминала недра мусорной корзины. Пришлось разгребать залежи мятых бумажек, конфетных фантиков, чего-то липкого – вероятно, жеваной резинки; пальцы нащупывали то ручки без колпачков, то тюбики с косметикой, то значок с портретом Че Гевары, то пачку рассыпавшегося по всей сумке табака для самокруток, а то и запасные тампоны или перекрученный тканевый комок, который, как опасалась Робин, вполне мог оказаться ношеными трусами. Попытки расправить, прочесть и заново смять каждый клочок бумаги заняли немало времени. По большей части это, похоже, были черновики статей. Затем, через дверь у себя за спиной, Робин расслышала зычный голос Флик:

– Страйк? А фигли…

Обратившись в слух, Робин застыла.

– …параноик… пусть бы уже заткнулся… скажи им, что он…

– Прошу прощения, – через прилавок заглянула какая-то женщина.

Робин вскочила. Дородная седовласая покупательница в футболке с кислотным рисунком указывала на стеллаж:

– Интересный атам. Можно посмотреть?

– Где «там»?.. – растерянно переспросила Робин.

– Атам. Ритуальный кинжал, – ткнула пальцем пожилая дама.

Голос Флик в подсобке окреп и снова затих.

– …его, или как?…мню те… выплатить мне… деньги Чизла…

– Хм, – протянула покупательница, осторожно взвешивая кинжал в руке, – а нет ли побольше?

– …у тебя, а не у меня! – рявкнула за дверью Флик.

– Э-э, – промямлила Робин, косясь на стеллаж, – вроде других нету. Разве что вон тот…

Чтобы дотянуться до более длинного кинжала, ей пришлось встать на цыпочки, а Флик в это время огрызнулась:

– Да пошел ты, Джимми!

– Вот, пожалуйста. – Робин вручила даме двадцатисантиметровый кинжал.

Дверь с грохотом распахнулась, огрев Робин по спине.

– Пардон. – Тяжело дыша и лихорадочно сверкая глазами, Флик схватила сумку, чтобы убрать телефон.

– Видите ли, мне приглянулся знак троелуния[42] на том, что поменьше, – пожилая ведунья, нимало не смущенная эффектным появлением Флик, указала на рукоять первого кинжала, – но лезвие коротковато.