Парижский сплин: Стихотворения в прозе - Бодлер Шарль Пьер (2003)

И еще вспоминаются причудливые наряды танцовщиц, где в дымке газа, прозрачного и темного, можно увидеть мельком приглушенное сверкание расшитой блестками юбки, — подобно тому, как нежные воспоминания прошлого проходят сквозь мрак настоящего; звезды, золотые и серебряные, которыми она усеяна, — это огоньки фантазии, что загораются только на траурном одеянии Ночи.

XXIII. Одиночество

Один газетчик, филантроп, говорил мне, что одиночество вредно для человека; и, чтобы подкрепить свою точку зрения, он сослался, как и все неверующие, на слова отцов церкви.

Я знаю, что Враг охотно посещает уединенные места, и что дух угасает, а похоть таинственным образом разгорается в одиночестве. Но возможно, что одиночество является опасным единственно для душ праздных и расслабленных, которые наполняют его своими страстями и пустыми мечтаниями.

Конечно же, для болтуна, чье высшее удовольствие заключается в разглагольствованиях с высоты кафедры или трибуны, существует большой риск впасть в безумие на острове Робинзона. Я не требую от моего газетчика отважной доблести Крузо, но прошу его не настаивать на обвинении тех, кто любит уединение и тайну.

Есть среди различных пород болтунов и такие особи, которые соглашались без малейшего отвращения на самые ужасные пытки, если только им было дозволено произнести с эшафота заранее написанную торжественную речь, не опасаясь, что барабаны Сантерра заглушат их слова в самый неподходящий момент.

Я не жалею их, потому что догадываюсь, что их ораторские излияния доставляют им такое же наслаждение, какое другие находят в молчании и сосредоточенности; но я их презираю.

Больше всего я бы хотел, чтобы мой проклятый газетчик предоставил мне выбирать развлечения по собственному вкусу. «Разве вы никогда не испытывали желания, — спросил он, произнося слова в нос, пастырским тоном, — поделиться своими радостями?» Посмотрите на этого утонченного завистника! Он знает, что я презираю его радости, и хочет проникнуть в мои, — безобразной помехой настоящему веселью.

«Большое несчастье, когда непереносимо быть одному», — сказал некогда Лабрюйер, как бы желая пристыдить тех, кто убегает в толпу, чтобы забыться, боясь, без сомнения, не вынести общества самих себя.

«Почти все наши несчастья случаются из-за того, что мы не умеем оставаться у себя в комнате», — сказал другой умный человек, кажется, Паскаль, призывая этими словами в келью сосредоточенности всех тех безумцев, что ищут счастья в бесконечных метаниях и в разврате, который я мог бы назвать братским, если бы захотел изъясниться изящным языком нашего столетия.

XXIV. Замыслы

Он говорил себе, прогуливаясь по обширному заброшенному парку: «О, как прекрасна была бы она в костюме придворной дамы, вычурном и роскошном, спускаясь вечерней порой по ступеням мраморного дворца к зеленым террасам и бассейнам! Ибо вид у нее поистине царственный!»

Чуть позже, проходя вдоль неширокой улочки, он остановился возле лавки гравюр и, увидав среди них одну, изображавшую тропический пейзаж, сказал себе: «Нет! Не во дворце хотел бы я поселить это чудесное создание! Ведь там мы с ней никогда не сможем почувствовать себя дома. Впрочем, на этих стенах, покрытых позолотой, даже не найдется места для картины; в этих пустынных галереях не будет ни одного укромного уголка. Без всякого сомнения, именно здесь надлежит нам поселиться, дабы воплотить мечту всей моей жизни!»