Метро 2035 - Дмитрий Глуховский (2015)

– Я сам из Казани! А бабка у меня деревенская. Хайруллины мы по деду. Бабка по-русски даже не могет!

– Ты где? Ты, кто тут про пришлых говорил, ты? Что, Балашиха уцелела? А Полярные Зори как? Погибли?! Не понимаю!

– Молочка, может, в чай?

– Кто знает, что там выжило. Про Полярные Зори провокаторы рассказывают. Кх-кх. Красивая история. Идиоты покупаются. Кх-кх-кх. В Балашихе… Форпост. На поверхности. Там… Радио… Радиоцентр… И с другими городами… Чтобы если… Зуев сказал…

– Что?! Что Зуев сказал?!

– Из садика кто сегодня Танюшу забирает, я или ты?

– Уйди, сатана, не трогай меня. Уйди, уходи, пожалуйста. Я не твой. Меня на небушке ждут.

– Форпост? Наверху? Кто строит, не понимаю! Что за радио?!

– Кхххх… Кхххх…

– Ты где? Говори! Почему радио?!

– А вообще та еще сволота они, фашисты. Мучают человека за так. И говно не учитывают.

– Красные… Красная Линия строит… Кххххь… Наверху… В Балашихе… Спецобъект… Станция… И форпост… Чтобы… Вместо… Метро… Радио… Станция… Людей нагнали…

– В Балашихе станция?! Что за станция?

– Туда людей… С Рокоссовского… А эти… Вернулись… Сами. Кхххххь. Хххххь. Ххххххь.

– Там ловят? Оттуда можно поймать?! А?! А?!!

– Ыыыых… ыыыыых… ыых.

И потерялся человек, и как не бывало. Из тьмы вышел, в тьму ушел. Тряс-тряс Артем живых, уговаривал мертвецов, убеждал, и все без толку.

– В Балашихе! – твердил себе он, чтобы не запамятовать, и чтобы не решить, что весь разговор ему причудился. – В Балашихе. В Балашихе. В Балашихе, в Балашихе!

Теперь нельзя было ни в коем случае умереть. Теперь Артем обязан был выползти из-под этих людей, выбраться из утробы бетонной, родиться заново, залатать все в себе дыры и идти, ползти в эту гребаную, обетованную Балашиху, кто бы там, что бы там ни было.

Он снова встал, взялся за тюбинг, как за мамину руку. Шиллеровскую отрезало. На Кузнецком мосту красные. Не шли сюда пока, наверное, услышав, что туннель завалило; но и к ним было нельзя.

Вспомнил тот провал в стене. Может, межлинейный ходок какой-то? Поскакал вдоль, нащупал… Ткнулся внутрь… Крысы прыснули… Быть бы крысой. Крыса и с выколотыми глазами не потеряется.

Подуло. Пошевелило отросшие волосы.

Как Сашины пальчики его причесали.

Он задрал свои бельма кверху.

Подуло еще раз – нежно и игриво, как мать младенцу – в лицо.

Вцепился пальцами в пустоту, обломал ногти о бетон… И задел железо.

Скоба. Скоба еще. Лестница колодезная. Вентиляционная шахта вверх. Оттуда дует. С поверхности.

– Эээээй!!! – закричал он. – Эээээ!!! Эгей!!! Вы! Вы там! Сюда! Тут выход есть! Выход наверх! Тут шахта! Можно наверх вылезти! Слышите! Вы, уроды! Тут наверх можно!!

– Наверх! Ебанулся, что ли?! – закряхтели невидимые зверолюди.

– Наверх! – крикнул им Артем. – За мной! За мной, уроды!

Они боялись, не верили ему. Не знали, что там есть и ветер, и дождь, и что с первого раза там не умрешь. Надо было пример им подать.

Он обнял ржавую скобу своими круглыми пальцами: скоба пальцам оказалась как раз. Подпрыгнул, подтянул разбитую ногу. Перехватился, подтянулся. Еще. Еще. Еще.

Голова кружилась.

Скользил, срывался, но тут же ловил скобу снова. Не чувствовал разбитую ногу, исхлестанную спину, разодранные руки. Карабкался. Подпрыгивал. Лез.

Глянул вниз – кто-то последовал за ним.

Не зря, значит.

Останавливался на секунду – и дальше. Если сейчас не выберешься, не выберешься никогда.

Неважно, через сколько – вывалился в крошечную комнатку, в зарешеченную будку. Дверь на засове изнутри, засов ржавый. Изодрал окончательно руки, стали кровавой кашей, ржа со ржой перемешались; но пересилил его. Распахнул дверь, выполз на четвереньках, перевернулся на спину. Раннее утро было в мире; поднималось медное солнце.