Метро 2035 - Дмитрий Глуховский (2015)

Леха дрых. Радио сипело. Расшибался ветер о лобовое стекло. Савелий гнал сто, колея сузилась от скорости, но он и не думал замедляться; Артему казалось, что внизу под тянущей резиной сталкер тоже улыбается своим железным ртом.

Кончились дома, начались странные дебри – с двух сторон поднимаясь над сузившейся дорогой, стволы клонились друг к другу, протягивали ветки, сплетались навесом, пытаясь или обняться, или другого удавить. Но листьев на них не было – как будто они дрались за солнце и за воду, но потратили на это остатки жизни. А те, кто рубил дорогу через машины, прошел, не колеблясь, и через эту чащу.

Потом заросли отошли, распахнулся простор, кое-как заставленный многоэтажными коробками; шоссе Энтузиастов приросло еще двумя рядами в каждую сторону, и все они, кроме просеки, были так же сплошь засижены покойниками; наконец бетонной петлей скрутилась впереди громадная эстакада.

– МКАД пересекаем, – сообщил Савелий. – Балашиха за ним.

Артем привстал на своем месте.

Где там, чудо? Сразу за кольцевой? Неужели вот – стоит пересечь сейчас окружную дорогу, и сразу фон упадет? Нет, счетчик только еще больше зачастил; колея сузилась, тут расчищали ее от падали небрежней, и мчать по ней стало трудней.

МКАД был широченным, как трасса в царство мертвых, и таким же бесконечным. На нем в очередь на судилище встали равно и легковушки, и грузовики, и русские неказистые коробчонки, и вальяжные иностранные лимузины. У некоторых фур были кабины вперед опрокинуты, словно им головы рубили и недорубили; у всех – брюхо распотрошено. Железное стадо растянулось от горизонта и до горизонта; МКАД закруглялся где-то неведомо где, как сама земля.

Но тут земля не кончалась. А продолжалась, та же самая.

Проехали табличку «Балашиха».

Ничто не было вовне МКАДа иначе, чем внутри.

Дома стояли пореже; вместо хрущевок подползли к дороге фабричные развалины. Что тут еще? Киоски разбитые у опрокинутых автобусных остановок; автобусы как газовые камеры с панорамным видом; ветер: рентгены в лицо, с востока на запад летят. День наступает, а никто его не видит. Совсем бы Артему разверить и расстричься, одно удерживает: просека идет дальше. Куда?

– Ну? Где? – спросил Савелий. – Куда ехать, Сус-санин?

– Куда? – спросил Артем у того человека, который в туннеле кашлял.

Почему он ему поверил? Саша же сказала ему: никому не верь.

А как не верить? За что тогда цепляться, Саш?

– Вон! Это че там? – Леха заерзал сзади.

– Где?

– Вон! Че это там, слева? Шевелится! И не одно!

Шевелилось.

Крутилось.

Стояла у дороги, на открытом месте, башня-не башня, мельница-не мельница… Из рельсов, что ли, сваренная крест-накрест конструкция, этажа в четыре высотой, внизу шире, вверху у́же; а к макушке ее был прирощен огромный пропеллер в три лопасти. Восточный ветер, со спеху не разбирая пути, попадался в ловушку, и, чтобы освободиться, крутил эти лопасти.

– И еще вон! Смотри! И еще!

Ветряки брели вереницей, один за другим, по обочине; за первым прятались остальные – один, два, три, четыре, много. Лопасти были метра по три длиной, неровные, обшитые серой от серого неба жестью; одного взгляда хватало, чтобы понять – это рукотворная вещь, не с завода доставленная, а собранная уже после конца, после Войны, недавно, может. Это их недавно строили.

Недавно, сейчас!

Недавно! – наверху! – кто-то возводил эти ветряки, эти мельницы, для чего-то!

Винты крутились вразнобой: казалось, целая эскадрилья шла с аэродрома на взлет – эскадрилья, может, тех самых белопузых тихоходов с прозрачными крыльями. Или эти пропеллеры хотели всю планету передвинуть, перенести куда-то в другое место – к обитаемой звезде какой-нибудь, на которую люди могли бы перескочить и тем спастись?

– Зачем это? – спросил гнусаво Леха с заднего сиденья.

Артем знал.