Метро 2035 - Дмитрий Глуховский (2015)

И погреб дальше.

А потом вода стала отступать.

Может, миновал впадину, глубокое место. Потолок перестал давить, подвинулся вверх, дал подышать. Впереди мелькал свет: пытались проморгаться забравшиеся под самый верх лампочки. Видимо, генераторы как-то убереглись от потопа.

Когда добрался до станции, совсем обмелело. На платформе воды было только по колено. Но хозяева возвращаться домой пока не спешили. Те, кто не успел сбежать, пухли уныло и неприкаянно. Вонь стояла густая, ощутимая всем лицом.

Грунтовыми водами обмыло Дарвиновскую, ободрало ее – и она снова стала Чеховской. Вся ее людоедская раскраска – транспаранты, росписи, портреты – плавала кверху пузом в жидкой грязи.

Ничего. Соберутся с духом и наведут порядок. Отстроят зверинец заново. Будет вместо Дитмара Дитрих, а больше ничего; Евгений Петрович вернется, свой человек, системный, хоть и живодер. Потому что все уже так чудесно и удобно заведено: вот сюда у нас человечки лезут, а вот отсюда выходит фарш. Как там, в Балашихе. Как во всем метро.

И кто-нибудь, конечно, должен будет Евгению Петровичу дописать учебник истории. Илья Степанович, наверное. Придется в одиночку учителю отдуваться, раз Гомера Мельник заглотил. Ничего, Илья Степанович все распишет, как нужно: на Шиллеровской у него случится героическая оборона станции от красных, уроды станцию будут не защищать, а атаковать. Ну и финал духоподъемный какой-нибудь. Что вот, из-за происков врага затопило, но не сломило, и как феникс из пепла, и лучше прежнего.

Как вот с этим Саша может спать?

Растолкал ковшом пенку из намокшей бумаги. Пригляделся – размытые газеты. На одних еще можно прочесть «Железный», на других – «Кулак». Обрывки чьих-то дней. Где-то у них тут ведь и типография была. Не врал Дитмар, всерьез собирался десять тысяч кирпичей правильной истории печатать.

Станция кончилась, опять туннель пошел.

* * *

Разное продумал себе – как проходить блокпост и что на нем врать. Но ничего соврать не успел: дежурили не малахольные обычные охранники Полиса, а орденские бессловесные истуканы.

Чтобы не пристрелили, крикнул им, что Артем и что к Мельнику. Приблизились к нему без доверия, обхлопали карманы его шутовского костюма, узнали вроде, но сами так и не сняли маски. Забрали наган. Повели служебными коридорами, чтобы не смущать воздушноголовых здешних граждан.

Но вели не к Мельнику.

В какую-то каморку дверь. Решетки. Охрана.

Завели, в спину толкнули зло, как не свои.

А там – радость!

Все живые: Леха, Летяга, Гомер. И даже еще почему-то Илья Степанович.

Похвалили Артема за то, что и он не умер, и за то, как посвежел, и за то, какой стал нарядный. Посмеялись. Обнялись.

Выяснил: всех сгребли там еще, на Цветном. Две станции ведь всего до Полиса, вот кто-то из бойцов поехал девок щучить и опознал – и Летягу, и Леху. Гомера с никчемным Ильей взяли до кучи: вместе ужинали, не успели вовремя расстаться.

– Ну а ты – где?

Артем помолчал. Собрался. Посмотрел с сомнением на Илью Степановича, известно чьего прихлебателя. А потом понял: такое ни от кого нельзя держать в тайне. Тайны – это их оружие, а Артемово – говорить, как есть.

Вывалил на них. Все.

Бункер, кабак, салаты, штофы, жирную пьянь в костюмах, антибиотики, воскового Сталина, электричество несгораемое, бутылки нерусские, – и за ними: дерганых марионеток, войны дураков, липкую ласку спецслужб, нужный голод, нужное людоедство, нужные схватки в слепых туннелях. Нужных и вечных Невидимых наблюдателей.

Им рассказывал – и себе. И удивлялся тому сам, как все выстраивалось, каким ладным казалось. Ничего бесполезного не было в этом бессоловском здании, ничего необъяснимого. Все вопросы получали ответ. Кроме одного: за что?

– То есть… Пока мы тут говно жуем… Они там… Они там – саъатики? – сипло от накатившей ненависти пробормотал Леха. – Водочку иностъанную? Мяско, навеъное, посвежей нашего… А?