Из западни - Александр Чернов (2021)

Госпитали в России всегда были магнитом для молодых девиц из хороших семей. Ну где еще уместно искать себе партию приличной девушке, если не среди героев, проливших кровь за отчизну? А уж молодой красавец-поручик со знаменитого на весь Порт-Артур бронепоезда, на котором в осажденную крепость как рыцарь на белом коне с чудотворной иконой в руках прорвался на помощь подданным сам наследник престола!

В общем, такого обилия женского внимания поручик Ветлицкий не испытывал никогда и от полной безысходности ситуации уверенно шел на поправку. Никакие объяснения, что сам он был приписан к бронепоезду «Алеша Попович», который прикрывал отход, тогда как товарищ великий князь был за четыре версты, на головном «Добрыне Никитиче», не могли прервать просьбы описать геройские подвиги его высочества. «А почему поручик называет великого князя своим товарищем?» – мгновенно следовала пулеметная очередь следующего вопроса. Поэтому, когда в дверь палаты, прорвав осадные боевые порядки девиц, ввалился Василий Балк, Ветлицкий встретил его как избавителя.

Кольцо прелестных надушенных головок, мгновенно оставив Ветлицкого, сомкнулось вокруг Балка, у которого почему-то сразу всплыла в голове забавная картинка. Однажды на охоте в тайге он, отстав от товарищей, был окружен стаей волков, те тоже перемещались слаженно, быстро, но без лишней суеты…

Мотнув головой, чтобы отогнать столь странную ассоциацию, Балк принялся куртуазно раздавать комплименты и давать уклончивые и подобающие ответы на заданные с придыханием вопросы. В отличие от помолвленного, трепетно любящего свою невесту, да еще и раненого Ветлицкого, Балк оказался совсем не прочь в легкую пофлиртовать и наслаждался приятным обществом.

– Лейтенант, но почему вы не остались во Владивостоке, на «Варяге»? Это ведь самый героический корабль флота? – раздался очередной вопрос из щебечущей стайки поклонниц.

– Мне скучно, бес! – как бывало в своем времени и уже случалось в этом, во Владике, ответил на подобный вопрос Балк. Но внезапно стандартное течение беседы, а после такого признания обычно следовали восхищенные вздохи женской половины слушателей и можно было подсекать подходящую дичь, было нарушено.

Из дальнего угла палаты, где в горячечном забытье лежал позабытый всеми мичман с «Баяна», раненный еще во время ночного рейда на японские транспорты, раздался негромкий, чуть насмешливый девичий голос. Поившая мичмана медичка, до сих пор не обращавшая на происходящее никакого внимания, внезапно решила поучаствовать в беседе:

Что делать, Фауст?

Таков положен вам предел,

Его ж никто не преступает.

Вся тварь разумная скучает:

Иной от лени, тот от дел;

Кто верит, кто утратил веру;

Тот насладиться не успел,

Тот насладился через меру.

И всяк зевает, да живет —

И всех вас гроб, зевая, ждет.

Зевай и ты…[28]

– Сухая шутка, – машинально пробормотал себе под нос пораженный Балк и, довольно невежливо отодвинув с дороги обступивших его девиц, направился к декламатору.

Из угла на него из-под платка и копны кое-как уложенных рыжих волос смотрела пара голубых, нет, синих, нет – ярко-васильковых глаз…

И герой войны, взявший на абордаж броненосный крейсер, подорвавший в Японии мост, построивший бронепоезд и прорвавший на нем кольцо вражеского окружения крепости, почти разблокировавший гавань Порт-Артура, лейтенант, обласканный вниманием двух адмиралов, наперсник самого наследника престола, был поражен в самое сердце и тонул, тонул в этих глазах…

* * *