Башня Ласточки - Анджей Сапковский (2007)

Мы прибыли туда с опозданием в два дня, — все-таки принялась она вспоминать. — Следы уже успели остыть. Куда охотник поехал, никто не знал. Никто, кроме купца Хувенагеля, конечно. Но купец Хувенагель со Скелленом разговаривать не пожелал и даже под крышу к себе не пустил. Передал через слуг, что у него-де, нет времени и аудиенции он не даст. Филин раздувался и тощал, но сделать ничего не мог. Ведь мы были в Эббинге, а там у него никаких прав не было. А по-другому, нашими методами, за Хувенагеля браться было невозможно, потому что у него там, в Клармоне, личное войско, а ведь войну начинать было нельзя.

Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и Оль Харшейм занимались подкупами, Тиль Эхрад — эльфьей магией, а я учуивала и слушала мысли, но это мало что дало. Вроде бы узнали мы, что Бонарт выехал из города южными воротами. А прежде чем выехать…

Был в Клармоне храмик, маленький такой, лиственничный… Рядом с южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона Бонарт истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у жрецов, на той площадке у храмика… Выкрикивал, что покажет ей, кто тут ее господин и повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а то и насмерть заучит, потому как никто за нее не встанет, никто не заступится — ни люди, ни боги».

Младшая Скарра выглядывала в оконце, уцепившись за решетку. Старшая выедала кашу из миски. Петюх взял табурет, лег и укрылся одеялом.

Из кордегардии доносился звон, перекликались стражи на стенах.

Веда повернулась лицом к стене.

«Спустя несколько дней мы встретились, — подумала она. — Я и Бонарт. Лицом к лицу. Я смотрела в его нечеловечески рыбьи глаза, думая только об одном — как он ту девушку избивал. И в мысли ему заглянула… На мгновение. И было это так, словно сунула голову в разрытую могилу…

Было это в Эквинокций.

А днем раньше, двадцать второго сентября, я сообразила, что промеж нас втерся невидимка».

***

Стефан Скеллен, имперский коронер, выслушал, не перебивая. Но Веда видела, как у него изменяется лицо.

— Повтори, Сельборн, — процедил он. — Повтори, ибо я ушам своим не верю.

— Осторожнее, господин коронер, — проворчала она. — Прикидывайтесь злым… Так, словно бы я к вам с просьбой, а вы не разрешаете… Для видимости, значит. Я не ошибаюсь, я уверена. Уже два дня, как ошивается при нас какой-то невидимка. Невидимый шпион.

Филин — у него этого не отнимешь — был умен, улавливал влет.

— Нет, Сельборн, не разрешаю! — сказал он громко, не сдержав актерского пафоса и в тоне, и в мимике. — Дисциплина обязательна для всех. Никаких исключений. Я согласия не даю!

— Но хотя бы соблаговолите выслушать, господин коронер. — У Веды не было таланта Филина, она не смогла скрыть неестественности в голосе, но в разыгрываемой сценке натянутость и обеспокоенность просительницы были оправданны. — Соблаговолите хотя бы выслушать…

— Говори, Сельборн. Только кратко и четко.

— Он шпионит за нами два дня, — пробурчала она, делая вид, что смиренно излагает свои соображения. — С самого Клармона. Едет за нами тайно, а на биваках приходит невидимый, крутится меж людей, слушает.

— Слушает, шпик чертов. — Скеллену не требовалось притворяться суровым и разгневанным, в его голосе прямо-таки вибрировало бешенство. — Как ты его обнаружила?

— Когда вы позавчера перед корчмой отдавали приказы господину Силифанту, кот, что на лавке спал, зашипел и уши прижал. Это показалось мне подозрительным, потому что никого в той стороне не было… А потом я что-то вычуяла, вроде бы мысль, чужую мысль, и волю. Обычно-то для меня такая чужая мысль, господин коронер, это как будто кто-то крикнул громко… Ну, начала я чуять, крепко, вдвойне, и вычуяла его.

— Ты можешь его почуять всегда?