Лёшка никогда бы себе не простил, если бы не смог его увидеть! Хоть даже издали! Легенда, глыба, человечище! Хотя бы одним глазком на него взглянуть!

Вот и центральная площадь с большим каменным двухэтажным зданием, занимаемым штабом первой армии. Комендантские козырнули, не напрягаясь, как своему. Офицером Егоров слыл незаносчивым и невредным, рота его была приписана к главному квартирмейстерству, так что проскочил он по ступенькам беспрепятственно.

— Проходите, вашбродь, — кивнул ему дежурный унтер, открывая тяжёлую дверь. — Их высокоблагородие господин полковник покамест на улицу не выходили, у себя в кабинете они только что изволили быть.

— Спасибо, Фотеич, — поблагодарил Егоров, заходя в общий длинный коридор. Первым делом правильно было бы увидеть своё прямое и непосредственное начальство, от кого, как говорится, на роту, как из щедрого кулька, сыпались пряники, ну и порой, бывало, конечно же, выпадал и хороший такой кнут.

Застыв перед дверью кабинета фон Оффенберга, Егоров на пару секунд замер. Из-за неё слышались голоса и звучал смех. «Ну что я, подслушивать, что ли, тут буду?!» — подумал Лёшка и, решительно постучав, дёрнул её за ручку.

— Ваше высокоблагородие, поручик Егоров для получения указаний прибыл! — гаркнул он по-уставному, вытянувшись перед своим куратором.

Барон толкнул легонько локтем стоявшего рядом худощавого, средних лет военного с георгиевским крестом на мундире.

— Вот, Александр Васильевич, полюбуйся ты на этого прохвоста, — кивнул он на Лёшку. — От его пленного с последнего поиска мы про тот корпус капыкулу и про все прочие силы супротивника услышали. А вот теперь, исходя уже из этого, и свою диспозицию, да и все планы грядущего наступления, строим. Молодой да шустрый, и в роту себе людей под стать подобрал!

На Егорова ироничными и живыми глазами смотрел… Суворов! Это же сам Суворов! Лёшка во все глаза глядел на живую легенду!

А тот, словно драчливый мальчишка, толкнул в ответ плечом барона и оказался прямо напротив него.

— Прохвост, говоришь, сам прыткий и таких же к себе под стать набрал?! А что это у тебя за хвост собачий на картузе, а, поручик? И второй погон на плече нашит? Сам вон в пистолях весь обвешанный и в патронных сумках! Сапожки на ноге подрезаны! Покрой брюк свободный! Фанфарон?! Хвастунишка?! Любишь пыль в глаза людям пускать?! — потряхивая своей светлой чёлкой и хохолком на голове, генерал буквально закидывал молодого егеря вопросами. — Да не-ет! — Суворов, не дав времени Егорову, сам же на них и ответил: — На груди Кагульская унтерская медаль на Андреевской ленте. На лбу отметина от шрама, щека вон в рубце. Лицо загорелое, обветренное. Не штабной щёголь! Видно, что боевой офицер! Тогда почему форма в нарушениях? Что молчишь, братец? Немогузнайка?!

Бешеная, кипучая энергия так и разила от Александра Васильевича. Лёшка мотнул головой, сбрасывая морок ошаления. Не хватало ему ещё немогузнайкой прослыть, вот уж кого Суворов-то терпеть не мог!

— Ваше превосходительство! — рявкнул он что было сил. — Вся амуниция и вооружение подогнаны и приспособлены для боя, а не для парада. Хвост волчий, а не собачий, и снят самолично с убитого мной в схватке кинжалом полусотника султанской гвардии. Особой отдельной роте главного квартирмейстерства указом главнокомандующего армии разрешено ношение сих хвостов на картузах как знак особой проявленной егерями доблести. Второй погон гренадную сумку держит. Молчал, потому как старшего по званию слушал, не перебивая! Поручик Егоров свой доклад закончил! — и он с грохотом пристукнул каблуком сапога о пол.

— Боюсь, боюсь — грозен! — отскочил со смешком от Лёшки генерал-майор и чуть спрятался за улыбающегося во весь рот барона. Было во всём его поведении что-то такое ребяческое и нестандартное. В каждом движении этого человека сквозила взрывная, кипучая энергия и эмоциональность.