Мир для его сиятельства. Записки начинающего феодала - Сергей Кусков

— А что тебя смущает? — усмехнулся я и побрёл к скучающему Дружку. Поедем, установим этот грёбанный камень, а алкоголики-тунеядцы пусть начинают копать. Работы им до весны хватит.

ФСИН пока создавать не буду. Создам одновременно преторство (МВД), ФСИН и МинЮст, по мировым судьям. И сразу разграничу ответственность. Пока пусть Эстебан порулит — Прокопий ему доверяет, но я не Прокопий. Справится — повышу.

* * *

— Ну как?

— Сладко… — потянул мальчишка. Сын вольной кухарки, заводила их компании, то есть замковой стайки ребятни. Мы тоже когда-то участвовали в делах такой же стайки, и, несмотря на то, что чувствовали, что наши родители тут главные, неформальными лидерами не были. Ни я, ни Астрид. Разумеется, нас никто не обижал, мы никогда не были в стайке на последних ролях, но именно неформальными заводилами быть не получалось. Дети это святые люди, они не видят социальной разницы и воспринимают всех такими, какие есть, без наносного сословного и иерархического.

— Ещё хочешь? — непроизвольно улыбнулся я мыслям. Желаешь понять кто рядом — посмотри на реакцию ближайшего ребёнка.

— Хочу! — уверенно кивнул мальчонка. Наших ему лет десять, рассудительный. И, кстати, вовсю уже помогает матери, правда время на игры всё равно остаётся. В замке жизнь легче, чем в окружающей его пасторальной средневековой действительности

— Держи! — протянул ему второго «петушка». Часть сиропа мы разлили по небольшим стаканчикам, в которые воткнули соломинки. И теперь получились тёмные коричневые цилиндрики сахара, горько-сладкого, с карамельным привкусом, на палочках, как петушки из моего детства. Правда, без формы, просто твёрдые куски. Формы потом будем делать, сейчас надо было понять, что такое вообще возможно. И коричневые, ни разу не прозрачные — обидно, но и тут будем работать. Хотя на самом деле местным и так зайдёт — кроме меня тут сахар и леденцы некому и не с чем сравнивать.

— Следующий! Кто следующий? — обернулся я ждущей вердикта стайки из полутора десятков ребятишек от шести до двенадцати лет(наших, местных от четырёх до девяти).

— Мне! Мне!

— Я!

— Можно мне! — заверещали почти все одновременно. Но в забеге победила дочка конюха лет восьми (шести), растолкавшая конкурентов и горделиво вышедшая ко мне вперёд:

— Дядя граф, я хочу! Можно я?

Отваге смелых поём мы песню. Заслужила.

— Можно. Держи! — И ей достался кусок на палочке. Самый большой из оставшихся. На всю ребятню «петушков» не хватит, только самым-самым, остальным так раздам, кусками. Но самым смелым — поощрение, «не так, как у других». Эволюция наше всё, пусть привыкают к естественному отбору. — Трифон, как там, получается? — уточнил я сводки с главного снабженческого фронта.

— Медленно, вашсиятельство, — ответил детинушка, с которым вечером хорошо пообщались. Мой главный помощник в деле сахароварения, и, как оказалось, самый продвинутый в плане угадывания желаний. В данный момент он с большим молотком пытался колоть отвердевшие куски сиропа, которые мы заливали в различную тару самых разных размеров и форм, из которой их так просто не вытащить. Что-то удавалось выбить или выколупать, а что-то я приказал разбить, мысленно списав убытки в счёт грядущих прибылей. Это средневековье, почти вся посуда и утварь из глины, черепки отлетели — куски сахара остались целые и невредимые. Только вот отколоть от большого куска поменьше надобно. Впрочем, сахар-песок изобрели веке в девятнадцатом, а до этого также кололи и колупали от сахарных «головок» — круглых или вытянутых цельных кусков. Даже в сказках русских есть про «сахарные головы».

— Получается! Колется, супостат! — довольно воскликнул Трифон. — Всем хватит.

А он, по ходу, тоже детей любит. Хотя судя по виду, не семейный, свои вряд ли есть.