Эсминцы и коса смерти. Том 2 - Августин Ангелов

Тимофей Михайлович хорошо знал, что начальство слишком часто не задумывалось о положении бойцов, заставляя выполнять бессмысленные приказы по удержанию позиций любой ценой. Отсюда проистекали большие потери среди личного состава. Так было, например, на «зимней войне» с Финляндией, в которой участвовал комбриг. И теперь все повторялось снова. Ну, неужели не сделаны большими начальниками никакие выводы из собственных ошибок?

Но, какие-то выводы, все же, к счастью, сделали. Полковник Перфилов не зря постоянно докладывал об угрожающем положении десанта контр-адмиралу Раллю, а Ралль не зря связывался с вице-адмиралом Трибуцем, предлагая отозвать десантников, пока не поздно. Трибуц, в свою очередь, жаловался бригадному комиссару Лебедеву, а Евгений Лебедев звонил в Москву Жукову. И Жуков орал в трубку на Тимошенко, выговаривая ему, почему не продумал пути отхода десанта из Кретинги, из-за чего поставил под угрозу всю операцию «Нерпа».

Едва завершилось сражение за центр городка, и морпехи зачистили руины монастыря, как пришел новый приказ маршала Тимошенко: всем силам десанта срочно отступать в Палангу и грузиться обратно на корабли. Момент был как раз подходящий. Немцы, только что оставившие центр Кретинги, полагали, что десант закрепится в развалинах. Артиллеристы вермахта уже готовились бить по остаткам монастыря всей мощью артиллерии, имеющейся в окрестностях. И, конечно, командование 23-го пехотного корпуса вермахта не предполагало, что, едва выбив противника, морские пехотинцы немедленно начнут отход. Тем временем, захватив те трофеи, которые можно было унести на себе и заминировав уцелевшие после боя остатки монастыря, морпехи пустились в обратный путь.

Лебедева перевязали сами краснофлотцы, воспользовавшись аптечкой, но его мутило от кровопотери, и бил озноб. К тому же, ребра на левом боку очень сильно болели при каждом движении. Тем не менее, Александр кое-как шел самостоятельно, стараясь поменьше шевелить левой рукой, а правой иногда, когда голова особо сильно кружилась, опираясь на мичмана Федю Иванова.

Петю Ефимова они придумали похоронить неподалеку, на краю кладбища Кретинги, поближе к монастырю. Его положили в пустую могилу, с которой взрывом сдвинуло гранитную могильную плиту. Могила была солидной и старой. Корректировщики приметили ее, когда двигались через кладбище к месту боя, в котором погиб Петя. От того, кто лежал в этой могиле раньше, ничего уже не осталось. Наверху у изголовья стоял хорошо заметный надгробный камень из серого гранита с надписью, наполовину затертой временем.

Кто был похоронен там и когда, понять не представлялось возможным. Сохранилась лишь эпитафия: «Aliis lucens uror». Лебедев перевел латинскую надпись: «Светя другим, сгораю». Она всем понравилась. Место запомнили, чтобы после войны перезахоронить героя. Хотя и эта могила выглядела очень прилично. Возможно, потом они просто закажут новую надпись на этом старом памятнике. Что-нибудь, вроде: «Здесь покоится героический краснофлотец Петр Ефимов, спасший товарищей огнем своего пулемета». Война шла уже несколько суток, а в победе никто из них даже не сомневался. Тем более, после того, как сами наблюдали бегство немцев и массовое истребление их тем же Ефимовым, не говоря уже о множестве жертв огня корабельной артиллерии.

Документы у мертвого бойца забрали, а могильную плиту общими усилиями задвинули на место. Времени на церемонии у них не осталось. Поступил приказ срочно уходить из городка. Его передали всем остальным корректировочным группам, и в радиостанции у Березина на этом как раз закончился заряд аккумуляторов.