Освободительный поход - Александр Михайловский, Александр Харников (2019)

В результате проигранной турками приграничной битвы, на закате солнца русские танки и кавалерия ворвались в город Бабаэски, расположенный к Стамбулу на пятьдесят километров ближе, чем Эдирне. Уже известно, что непосредственно наступлением на Стамбул командует прославленный русский военачальник фельдмаршал Буденный, отличившийся во время гражданской войны в России и снова выделившийся год назад, когда вместо командования стационарными фронтами ему доверили одно из самых мощных конно-механизированных соединений Красной Армии. Пройдет еще два, максимум три дня – и русская кавалерия с танками, сея ярость и опустошение, ворвется в предместья Стамбула, в котором почти нет войск, а из укреплений имеются лишь стены, построенные еще во времена Византийской империи. Для организации обороны Стамбула у армейского командования есть эти два дня, и не более. Третий день отсрочки уже сомнителен. Русские кавалеристы передвигаются, как во времена Чингизхана и Атиллы, одвуконь, ведя в поводу третьего коня. на котором навьючены припасы. Недостатка в конском поголовье советские кавалерийские части точно не испытывают, благо дружественная Монголия миллионами голов гонит на фронт маленьких злых косматых лошадок. Отсутствие обозов делает конную армию Буденного чрезвычайно подвижной, недаром же за взятие с налету Киева русский вождь наградил его только что учрежденным орденом Суворова, а германский фюрер проклял, назвав своим личным врагом. И снова вспоминаются слова посланца Сталина – «горе побежденным».

Одновременно с наступлением русских на Эдирне болгарская армия по захваченным пограничным мостам форсировала Мерич[60] напротив города Ипсала и принялась продвигаться на восток, пусть и не так стремительно, как русские, без охватов и глубоких прорывов, но все же достаточно быстро для того, чтобы отрезать замешкавшиеся турецкие войска от возможности отступить на Стамбул и Чанаккале. Отдельный вопрос в том, как болгарам удалось без боя и в неповрежденном виде заполучить в свое распоряжение пограничные мосты через Мерич. Инёню подозревал, что тут не обошлось без хорошего бакшиша в сторону того турецкого начальника, в обязанности которого входило взорвать эти мосты при угрозе войны. Но если это и так, теперь этого человека уже не достать: и он, и его родня, скорее всего, находятся уже на территории, занятой русскими и болгарскими войсками, что делает их недоступными для мести. Да и о мести ли надо думать сейчас, когда под сокрушающим ударом старого врага рушится само турецкое государство.

Фактически первый же день войны обозначил то, о чем Инёню подозревал еще с того момента, как получил на руки текст советского ультиматума. Эта война была проиграна еще до ее начала и без посторонней поддержки – один на один турецкая армия не в состоянии противостоять советской военной мощи. Германский посол фон Папен, например, может только выразить Турции свои искренние сочувствие и соболезнования. Уже год вермахт, ранее непобедимый, идет от одного поражения к другому, и нынче он находится в таком плачевном состоянии, что русские смогли выделить достаточное количество ресурсов, чтобы попытаться, не прекращая войны с Германией, прибрать к рукам весь Ближний Восток с его нефтяными месторождениями и древними торговыми путями, до сих пор не утратившими своей значимости.

Для Турции же совсем неважно, сколько продлится эта война – неделю или несколько месяцев; в любом случае в конце ее ожидает полный разгром и уничтожение турецкого государства. Так, может быть, если итог уже налицо, не противиться неизбежному, а, покорившись обстоятельствам, сказать «Кисмет» и, раз уж Аллах так разгневался на турок на чрезмерное самомнение и хитропопость, сберегая жизни турецких солдат и гражданского населения, направить в Москву предложение о почетной капитуляции? Наверное, он так и сделает, а дальше все будет зависеть только от изворотливости турецких дипломатов, ибо военные ничего не смогли противопоставить яростному наступательному порыву Красной Армии.

* * *