1970 - Евгений Щепетнов (2019)

Поворот ключа зажигания рукой с маникюром, взрев безумного газовского мотора, заставившего вздрогнуть весь кузов, и вот мы уже выезжаем из ворот больницы, по асфальтированной дорожке спускаясь к трассе.

Это конец города, самая его окраина. Дальше начинается подъем, и пошла дорога до Волгограда – 380 километров. Такая знакомая и незнакомая одновременно. Нет газовой заправки, нет всего того, что настроили здесь за сорок восемь лет будущей жизни.

Хорошо в старом Саратове! Точно, это город моего детства! Тенистый, еще не потерявший шарма старых волжских городов – этот Саратов я люблю. В отличие от Саратова моего времени, вобравшего в себя все худшее из так называемого прогресса – автомобильные пробки, грязь, хамство водителей и полное отсутствие перспективы в карьере. Этот город – живой, одновременно старый и молодой! В нем хочется не существовать, в нем хочется ЖИТЬ!

– Вот твоя комната! – Зинаида Михайловна открыла высоченную комнатную дверь, и я невольно покосился на потолок – ну надо же, как высоко! Захочешь повеситься – хрен допрыгнешь! То ли дело в хрущевке, в которой я прожил двадцать с лишним лет, – проходишь под люстрой – нагибаешься! А достать до потолка, вытянув руку над головой, – да плевое дело!

Стояла кровать, новая, деревянная, широкая – настоящий сексодром. Я даже удивленно двинул бровями – на хрена мне такая широкая, явно супружеская лежанка? Но спрашивать не стал. Дареному коню…

Кровать застелена новым красивым бельем – тоже не советского производства, то ли польское, то ли чешское.

Книжные шкафы, заполненные книгами. Письменный стол – хороший, не какой-нибудь школьный фанерный развалюх, а что-то монументальное, при взгляде на это сооружение сразу вспоминается усатое лицо, обрамленное клубами дыма из пенковой трубки. «Таварищ Жюков… далажите!»

Такой же монументальный стул с высокой спинкой. На сиденье – забавная подушечка, чтобы я, часом, попку свою драгоценную не намял! Едва не фыркнул, увидев такую заботу о моей попе. Заднице, точнее сказать! Которую я едва уберег в многочисленных смертельных безобразиях. Не совсем уберег – все-таки она слишком уж торчит над землей, когда ты вжимаешься в оную под пулеметным огнем. Зацепило, ага. По касательной.

– Кабинет моего покойного мужа, – бесстрастно заметила Зинаида. – Я только кровать здесь поставила, и все. Раньше был диван.

Я не стал спрашивать, куда делся диван, – выбросила, наверное. Скорее всего, муж на нем и помер, вот она и решила, что нет места смертоносному дивану в этой квартире. Может, и правильно сделала. Не скажу, чтобы мне было бы так уж неприятно спать на диване, на котором умер человек, но… пусть лучше будет новая кровать. Интересно, она позволит приглашать сюда Олю? Мне бы не хотелось терять ее из вида! И вообще терять.

И опять она будто услышала мои слова! Неужели у меня все мысли транслируются на лоб, типа бегущей строки?!

– Вот что, Миша… сразу договоримся. Сюда нельзя водить никаких девок. Даже Олю. Я знаю про ваши отношения – мне уже все мозги проклевали из-за вас, рассказывая, какие звуки несутся из твоей палаты и из всех темных и не очень мест, в которых вас видели завистливые глазки. Мне стоило немалого труда погасить этот разгорающийся скандал. Сам представь, практикантка, ординатор спит с каким-то больным! Для тебя-то это ничего не значит, но вот для нее – просто катастрофа. Могут и вообще уволить – за аморалку. Если бы на моем месте был кто-то другой, если бы заведующий отделением не был таким терпимым человеком, а еще – бывшим моим учеником… В общем, для дальнейших ваших отношений выбирайте места поукромней. И лучше – вне больницы. Но не здесь! Здесь вообще-то не публичный дом.

Она помолчала, собираясь с мыслями, а я шагнул к столу и жадными руками вцепился в пишущую машинку. Настоящая пишущая машинка! Да еще и электрическая!

– «Оптима электрик»! – прочитал я вслух, и Зинаида слегка улыбнулась: