Спасти СССР! - Валерий Большаков (2019)

Вооружившись ножницами, я нарезал восьмисантиметровые кусочки тонкой проволоки из нихрома, стараясь отчикивать под острым углом, – и готовы иглы.

«Ом мани падме хум!»

Тот же день,

Первомайск, улица Киевская

Ларек, торгующий мороженым и газировкой, притянул меня, как Юпитер комету. До назначенного времени было еще минут двадцать, так что я вполне мог себе позволить порцию ледяной вкуснятины в вафельном стаканчике. Заплатил тринадцать копеек и с наслаждением вгрызся.

Бедные дети XXI века! Им не дано испробовать настоящее мороженое – оно осталось здесь, в прошлом. Будущие заводчики и фабриканты наплевали на ГОСТы и гонят гадостный эрзац из эмульгаторов, ароматизаторов и консервантов, сдабривая холодные сладкие помои пальмовым маслом. Ну, пусть завидуют, а я буду лакомиться…

И вдруг на пике удовольствия, когда я готов был щуриться и мурлыкать, по спине сквозанул холодок – мой чуткий организм сыграл тревогу.

Я не сразу сообразил, в чем дело, а потом увидел, как со стороны Тракторной приближается странно знакомый человек во всем черном. Высокого роста, широкоплечий, он казался неуклюжим, но стоило присмотреться, и делалось понятно – это лишь видимость.

Человек в черном ступал мягко и пружинисто, движения его были отточены и экономны – ни одного лишнего. И тут я его узнал.

Это был один из «сыночков» Рехавама Алона!

Только по Одессе он гулял в кипе, а теперь нахлобучил на голову мягкую черную шляпу. Ошибки не было, это Хаим.

И что он тут делает? Меня ищет? Неужто Алон не удовлетворился обещанием встречи и решился на активный поиск? Или я чего-то не понимаю? Ла-адно, разберемся.

«Ах, до чего ж я прозорлив и мудр! – подумалось мне. – Замаскировался, зашифровался… Что бы я делал без конспи’гации?»

Доедая мороженое, я глядел в спину уходившему «сыночку» и чувствовал себя человеком-невидимкой. Нет меня!

Размышляя о «загадочной еврейской душе», поспешил на «вызов».

«Скорую эсктрасенсорную помощь заказывали? – хмыкнул я и тут же заклеймил: – Экстраскунс!»

Улица Киевская была застроена старыми шестиэтажками сталинской постройки, украшенными лепными знаменами, звездами и снопами, а вдоль домов росли могучие шелковицы.

Гулкий подъезд хранил тишину, но вот где-то наверху заклацали дверцы лифта, и вся шахта, забранная кованой решеткой, загудела. Кабина медленно уползла вниз, когда я достиг второго этажа и постучался в пухлую дверь, обитую черным дерматином. Блестящая «восьмерка» развинтилась и болталась, изображая знак бесконечности.

Не сразу, но мне открыли. Древний старик глядел на меня из-под густых белых бровей, а сосульки седых волос торчали во все стороны. Одет он был неряшливо, видимо, давно уже махнул на себя рукой. Но тесный пиджачок выглядел чистеньким и наглаженным, будто только из химчистки. В два ряда позванивали медали. «За отвагу», «За взятие Будапешта», «За взятие Берлина», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда». Выше отливали рубином два ордена Красной Звезды.

– Иван Пантелеевич? – спросил я с почтением.

– Он самый, – отозвался старик неожиданно ясным голосом. – А вы, стало быть, Миша? Володька звонил мне… Заходите.

Я шагнул в дом и прикрыл дверь за собой. Квартира пахла типично – нафталином и лекарствами. Запах старости.

– Голова болит, Иван Пантелеевич?

– Болит… – признал фронтовик.

– А в ушах шумит?

– Ох, шумит… – завздыхал старикан. – Раньше хоть временами бывало, а теперь постоянно. Забывать стал – склероз!

– Попробуем вас подлечить, – бодро сказал я в манере земского врача.

– Мне как? Лечь?

– Лучше сядьте. А вон, в кресло!

Старик прошаркал, прицелился худой задницей – и медленно погрузился в кресло.

– Ох, старость не радость…

– Расслабьтесь, голову положите на спинку, вот так… про иглоукалывание слышали?

– По телевизору рассказывали…