Запрет на вмешательство - Макс Глебов (2019)

Уставшие за этот бесконечный день люди поднимались с трудом, но через минуту неровная шеренга из тринадцати человек все-таки выстроилась под деревьями. Раненые остались лежать на своих носилках, но строй стоял недалеко, и те из них, кто был в сознании, могли слышать слова командира.

– Бойцы, – Щеглов прошелся вдоль строя, – У нас всех был тяжелый день. Мы потеряли многих товарищей и нашего командира. Но мы живы, в наших руках оружие, и мы еще можем защищать Родину, беспощадно уничтожая врага, как приказывает нам товарищ Сталин.

Капитан замолчал. Вводная часть была закончена, и теперь следовало перейти к конкретике, и Щеглову требовалось время, чтобы собраться с мыслями.

– В сложившихся обстоятельствах эффективно действовать, как самостоятельное подразделение мы не можем. Наличие раненых, которым требуется серьезная медицинскую помощь, а также крайне скудный запас патронов, гранат и продовольствия диктует нам единственный вариант действий – выходить к своим, по возможности избегая боя с противником. Сейчас мы находимся в тылу врага. Ближайшие части нашей шестой армии находятся в сорока километрах к югу, и прорыв в этом направлении – единственный наш шанс. Обстановку я вам обрисовал, а теперь слушайте боевой приказ. Отряд выступает через десять минут. Сержанту Игнатову выделить бойцов для переноски раненых и определить график их смен. Ефрейтор Нагулин и красноармеец Чежин – в головной дозор. Сержант Плужников смотрит за тылом. Сержант Игнатов – правый боковой дозор, красноармеец Шарков – левый. Таким порядком движемся до южной опушки леса. Дальше – по обстановке. Вопросы?

В этот раз я решил промолчать, хотя целесообразность выделения боковых дозоров вызывала у меня большие сомнения. Ночь выдалась сырой и безлунной. Небо затянуло тучами, вот-вот грозил пойти дождь, и темень в лесу стояла совершенно непроглядная. Дозорные элементарно рисковали потерять основной отряд в темноте, а перекликаться с ними или пользоваться парой имевшихся у нас фонарей в сложившейся ситуации было, мягко говоря, опрометчиво. Капитан, видимо, не учел, что ведет сейчас через лес не опытных разведчиков, с которыми он привык иметь дело, а обычных красноармейцев из строевой части, но возражать я не стал, решив, что в крайнем случае воспользуюсь для поиска отставших своими особыми возможностями.

До границы леса мы добирались около двух часов. Двигаться в темноте по лесу с ранеными на носилках – то еще занятие. И так уставшие люди быстро выбивались из сил и начинали спотыкаться и падать. Носильщиков приходилось часто менять, но чем дальше, тем это помогало слабее. Мобильность нашего отряда оказалась еще более удручающей, чем я думал.

Спутники показывали мне достаточно безрадостную картину. Немцы окружили лес секретами, в которых засели пулеметные расчеты, а между ними пустили сильные пешие патрули, регулярно запускавшие в небо осветительные ракеты. Пулеметчики находились примерно в полукилометре друг от друга, что в условиях ночи, конечно, многовато, но силы у противника все же были не безграничны, а периметр лесного массива требовалось перекрыть полностью, так что сеть получилась не слишком густой, но неплохо продуманной и организованной с немецкой скрупулёзностью и вниманием к мелочам.

Двигаясь в головном дозоре, мы с Чежиным оказались на опушке первыми, и к моменту подхода основных сил отряда я уже имел возможность доложить капитану о своих наблюдениях, показав ему в неверном свете немецких осветительных ракет позиции пулеметчиков и маршруты движения патрулей.

– Непростой ты человек, Нагулин, – задумчиво произнес Щеглов, – как ты все это рассмотреть-то успел? Слышал я уже про твое таежное детство, но чтоб так… Ты там что, по ночам на охоту ходил?

– По-разному бывало, товарищ капитан. Ночевать в тайге не раз приходилось, – уклончиво ответил я.