Начало пути - Андрей Булычев, Тимофей Бессаренко (2020)

Варун, полная противоположность Климену. Старше всех ветеранов. Среднего роста. Седой с кустистыми бровями дядька, всё его обветренное и серое лицо было покрыто шрамами. Вечный ворчун и забияка. В Сотне был старшим над следопытами. Опыт он в том имел великий.

Первым слово взял Путята.

–Каждый из здесь сидящих знает, зачем сюда зван и отдельная беседа с ним как со мною лично, так и с дядькой Акимом, и купец взглянул на сидящего за столом седого ветерана, уже была.

Аким при этих словах крякнул весомо и проворчал.

– Так и есть Селянович, с каждым я поговорил и все они знают о задумке Сотника. Согласны сами, и желание имеют послужить своему командиру на старости лет. Ну да об этом они и сами за себя сказать смогут.

Первым, как более старший, из ветеранской троицы заговорил Климент.

–Ну что сказать. Мы своё послужили с честью. У каждого и славы и доблести довольно уже. Однако, как перестали в дружине ходить, да разбрелись все по берлогам своим, так и жизнь стала у нас серой и тусклой. Так и кажется, что отжили мы своё в мире этом. Дети то уже все повыросли да разлетелись по своим углам. А многие из ветеранов уже и баб то своих схоронили. А кто ещё нет, так те и сами поедом заели некоторых, так, что хоть уж из дома беги!– и усмехаясь поглядел на побагровевшего Филата. В общем, не за себя одного я говорю, а за всех боевых товарищей, тут сидящих. Да за десяток- другой, о ком знаю и с кем уже перетолковать смог намедни. Все как один мы интерес имеем к делу Сотника. Школа воинских отроков для сирот беспризорных – дело доброе. Вон их, сколько бедных, кусок хлеба по чужим дворам просят да замерзают как щенята безродные в канавах и сугробах. Что не год, то мор и голод или пожар великий косит людишек. А тут они к делу будут приставлены да обогреты и накормлены как – никак. Ну и опять же разбойникам да лихоимцам давно пора уже укорот дать. Вон их, сколько развилось, никаких степняков не надо, свои тати всех повырежут скоро. Так что мы трое идём с первым караваном в службу Сотнику хоть сейчас. А с последним мартовским, что пойдёт на Торжок, прибудут ещё с десяток, другой ветеранов. Открывшимся же водным путём к июню, думаю, ещё с несколько десятков ждать можно будет. Но, да за это я пока твёрдо сказать уже не могу. Тут уж как они сами решатся.

Я всё сказал!– и он посмотрел на Филата.

– Всё – всё, ты то у нас речи плести больно мастак! Вон и про бабу, «что заедает» вставил, и про сирот да разбойных к месту приплёл. Со всем я тут согласен конечно. Одного вот только понять не могу, откуда деньжищи то такие на эту всю затею взять? Тут только оружия да амуниции с прокормом сколько же надо?

Но хотя, коли сотник сказал, что всё у него сладится, то уверен, что так оно и будет. Уж я – то его знаю!

Варун, сидевший рядом, хмуро оглядел всех своим острым взглядом, и проскрежетал: Филька всё о прокорме печётся, Клименту сварливые бабы прохода не дают. Я же одругомх очу тебя Путятаспросить. Не получится ли так, что дело доброе затеяв, Андрюха в борьбе с разбойными да в сколачивании своей рати, властями новгородскими, а ещё более и княжескими, таким же разбойником в конце концов признан будет?

Для них же всё одно, что ты сирот и увечных ветеранов привечаешь, что ты им кров и приют даёшь, да что людишек от зла спасаешь. А в руках то у тебя оружие, под присягой на службе ты сам со своим войском не состоишь – значит и сам ты разбойник, и сечь тебя мечом надо или вон ноздри на площади рвать. Как вот с этим быть?!– и за столом повисло тяжёлое молчание.

Заявление Варуна было тяжёлым и совсем даже не лишенным смысла. Ибо независимую воинскую силу на своей земле, действительно, никто и никогда терпеть не будет, и сделает всё, чтобы помножить её эту силу, если она не твоя, на ноль. Никому ведь неизвестно, куда и когда эта сила при её удобном случае ударить сможет.