Ореховый Будда - Борис Акунин (2018)

– Вот он.

Ката вытянула из ворота нитку, показала оберег.

И случилось чудо. Когда пальцы коснулись Будды, огонь, опустившийся совсем вниз, дрогнул, замер и медленно, словно неохотно двинулся в обратном направлении: через живот к груди, потом к шее.

– Можно потрогать? – таким же благоговейным шепотом попросил Яша.

Поднял руку, осторожно взял реликвию, и в этот миг совсем чуть-чуть, на одно лишь мгновение, коснулся Катиной шеи.

И – бум! – жизненная сила упала обратно в чресла. Как яблоко с ветки.

Ката чуть не всхлипнула от досады на свою постыдную слабость. Оттолкнула ни в чем не повинного Якова, отвернулась.

– Нельзя, да? – переполошился тот. – Прости!

Оба замолчали. Он испуганно, она сокрушенно.

Такими – безмолвствующими и растерянными – их и застал Симпей.

Он преобразился. Был в европейском платье, под мышкой сверток. Больная рука, обмотанная толстым сукном, висела на перевязи.

Учитель с учеником не обнялись, как это сделали бы обычные русские люди после долгой разлуки, а поклонились друг другу: первый слегка, второй низко.

Когда Яков распрямился, в глазах у него блестели слезы. Засмущавшись слабости, юнош смахнул их.

– Ты нашел то, что искал, Учитель. Я рад. Надеюсь, вы покинете меня не очень скоро. Мне нужно о стольком с тобой поговорить!

– Поговорим, – благодушно ответствовал Симпей. – Весь вечер и вся ночь впереди. А завтра мы с Катой уплывем.

– Уже завтра?! – воскликнули Яков и Ката в один голос.

– Да. Теперь, после Гангутской виктории, шведы уже не властвуют на Балтике, ныне корабли ходят часто. Девочка, переоденься. Я купил тебе женское платье.

– Девочка? – пролепетал Яша, повернувшись. – Почему ты мне не сказал…ла?

– А ты не спрашивал, – грубо ответила она. – Дошел бы до восьмой ступени, узнал бы, что это все равно – кто парень, кто девка.

– Симпей меня этому не учил, – пробормотал Яков.

– Оно и видно… А пошто в женское? Мне же в юнги поступать? – спросила Ката у дедушки, вовсе отвернувшись от Бовы-королевича, который на нее обиделся за обман и никогда больше ласково не взглянет, не обнимет. Вот и ладно, вот и хорошо!

– Меня с такой рукой в команду не возьмут. Значит, и тебе незачем. Придется в Амстердаме устраиваться по-другому. Наймусь в Компанию толмачом, у них там никто по-японски не знает. А ты будешь моя служанка или еще кто-нибудь. Как-то сладится, – беспечно сказал Симпей. – Придет сатори. Оно всегда приходит.

Взяв сверток, Ката пошла за дверь, где была еще одна комнатка, вовсе крошечная, вроде чуланчика, но с зеркалом.

«Ишь ты, любит на свою пригожесть пялиться», – зло подумала Ката про хозяина дома и тут же укорила себя. Просто он опрятный и следит за чистотой платья.

«А ты чучело», – сказала она себе, повернувшись в немецком женском наряде так и этак. Платье было синее в белый горох, ситцевое. Запущенные свои лохмы Ката прикрыла чепцом, но красы от того не прибыло.

Вот ведь доля бабская, несчастная! В мужском платье была парень как парень, а в женском стала уродкой.

Но делать нечего, надо было выходить обратно. Закусила губу, набрала полную грудь воздуху (груди от этого несильно прибавилось). Толкнула дверь.

Зря только сама себя покусала – дедушка в горнице был один.

– Яша пошел в сени за щепками, разжечь огонь для кофия… – Симпей нахмурился. – Почему ты с ним груба? Он тебе не понравился?

– Очень понравился! – со слезами воскликнула она. – Очень! В том и беда! Учитель, у меня не получается поднять жизненную тягу вверх! У него такие синие глаза! Такая белая кожа! Ничего б не пожалела, только б ее погладить!

И Ката разрыдалась, самым стыдным и жалким образом.

Симпей погладил ее по плечу.

– Не вини себя. Твои чувства естественны. В шестнадцать лет восьмая ступень дается с трудом. Но есть одно хорошее упражнение, которое тебе поможет. Научить?

– Да! – всхлипнула Ката. – Пожалуйста!