Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Император у себя в кабинете, — пояснила Мими, расчищая место для тарелки с булочками.

— Работает? — Не понимаю, что так меня удивило.

— Знаешь, о чем я подумала, Йейета? Помнишь, что нагадала тебе предсказательница на Мартинике? Тебе тогда было всего тринадцать…

— Четырнадцать, — поправила я ее, откусывая от горячей булочки. Как такое забыть? «Ты будешь королевой. Но не очень долго». Действительно ли жрица вуду так сказала? Не помню. Теперь все это кажется мне сном, плохим сном.

— Я тебе говорила: она никогда не ошибается. Ты хоть спала сегодня?

— Только благодаря тебе.

И ее ящичку волшебных трав.

— Дождь все идет? — Когда мы с Бонапартом ложились, шел снег.

— Скверная погода… — Мими раздвинула шторы. — На улицах грязь.

Я неохотно выбралась из-под теплого одеяла.

— Досадно, — сказала я, вообразив себе толпы, ожидающие коронации на пронизывающем ветру. Подумала о холодном соборе, о папе с его слабым здоровьем. Выглянула во двор — там уже собрался народ. Люди дрожали под снегом, с балконов свисали насквозь мокрые знамена.

Утром все разворачивалось, как в волшебной сказке. Шастули принесла мои бриллианты, диадему, пояс, ожерелье и серьги. А Клари и мадемуазель Аврильо — белое атласное платье, тяжелое от вышивки золотыми и серебряными нитями. Шастули, уперев руки в бока, смерила меня оценивающим взглядом:

— Ха! Начнем с нижней юбки.

Когда я была одета, объявили о приходе Изабе, который принес большой деревянный ящик с красками и пудрой, чтобы «создать» мне лицо. Я села перед зеркалом, крутя кольцо, подаренное мне папой, и стала наблюдать за собственным преображением. На грудь и лицо Изабе нанес свинцовые белила («Венецианские, самые лучшие, смешанные с яичным белком, такие гораздо лучше, чем обычный порошок из свиных костей», — со всей серьезностью приговаривал он), видимые кровеносные сосуды слегка подчеркнул голубым, щеки нарумянил испанским красным, брови подвел черным свинцом.

— Немного белладонны? — предложил Изабе, подводя глаза краской для век.

— Яд? — с тревогой в голосе спросила я.

— Чтобы придать взгляду чувственность.[144] — Он вытаращил глаза, показывая, какими они у меня станут.

— Предпочитаю не ослепнуть!

И остаться живой.

Затем мсье Дюпла, мой замечательный парикмахер, припудрил мне волосы золотой пылью и стал делать прическу.

— О, прекрасно, ваше величество, — восхитилась Клари, с интересом наблюдая за каждым этапом его работы.

— Ха, вам не дашь ни на день больше двадцати пяти, — поддержала ее Шастули. Если не слишком вглядываться, это, пожалуй, правда.

— Вы настоящие волшебники, — сказала я Изабе и Дюпла, хлопотавшим вокруг меня, как гордые родители.

— Но не забудьте, ваше величество: вам нельзя смеяться и, конечно же, плакать, — предостерег Изабе. — Мы же не хотим, чтобы все смазалось.

Настало время надевать платье и драгоценности. Шастули встала на табурет, чтобы правильно закрепить бриллиантовую диадему. Она тяжело дышала от напряжения, надевая на меня ожерелье, серьги и пояс. Затем потянула меня к большому зеркалу.

Я посмотрела на себя. «Ты будешь королевой». Почувствовав слабость, я присела. Сейчас только половина восьмого. А мне казалось, я на ногах уже несколько дней… всю жизнь.

— Она здесь! — послышался женский крик из другой комнаты. Кто-то там икал. Элиза? Вошли Паулина, Элиза, а за ними Каролина: они отдувались и дружно сетовали на тяжесть наряда и тугие корсеты.

— Это так и должно торчать? — спросила Паулина, ощупывая свой гофрированный круглый воротник.

За тремя княгинями вошли Иоахим (в пелерине на розовой подкладке), Жозеф и Жюли, Луи, Гортензия… и вырвавшийся от няни Маленький Наполеон. Я раскрыла объятия, он бросился ко мне.

— Осторожно! — воскликнула няня.

Я расцеловала мальчика и поставила так, чтобы он смог увидеть в зеркале свой мундир.