Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

Итак, Мими была со мной в этот ужасный час, за что я всегда буду ей благодарна. Было очень больно — я старалась не кричать, — но Мими очень помогла. Когда все было кончено, она помолилась за меня, но, признаюсь, не христианской молитвой, а тихонько напевая что-то о женских болях и земле, порождающей новую жизнь.

Я проплакала всю ночь. Больше у меня нет ребенка.

СЛИШКОМ МНОГО ОДИНОЧЕСТВА

1 ноября 1780 года, День Всех Святых

За столом маркиз и тетушка Дезире говорили о матери Мари — тете Фэнни, недавно вернувшейся из Рима. Она писательница и хозяйка салона. Недавно опубликовала брошюру «Да здравствуют мыслители!» (написанную, как настаивает маркиз, одним из ее любовников), а также любовный роман под названием «Триумф любви» (читать его тетушка Дезире мне не разрешает).

— Посетители ее салона не расходятся до пяти утра! — вскричал маркиз. — Хотел бы я знать, чем могут заниматься люди в такое время!

Было довольно забавно видеть, как он горячится.

Вторник, 7 ноября

В моей комнате стоит сладкий запах розового масла — духов тети Фэнни. Признаюсь, что покорена. У тети Фэнни маленькое личико, словно у феи. Она наносит пугающее количество косметики, особенно вокруг глаз, очень живых и красивых, и вообще донельзя театральна (с трудом верится, что болезненно застенчивая Мари — ее дочь).

Платье у тети Фэнни простое, но она носит его без корсета — я потрясена! В шляпе есть нечто мужское, что прелестно умеряется венком цветов, большим количеством которых, вопреки возрасту, она украшает одежду.

— Итак, — сказала она при нашей первой встрече, — это и есть та красавица, о которой говорит весь Париж?

Я зарделась. Если бы так было на самом деле! Я не верю, что когда-нибудь увижу Париж, хоть и живу в самом его сердце.

Она пробыла у нас всего час; пила чай, добавляя в него бренди. Маркиз охотно слушал ее рассказы, несмотря даже на неодобрение, выраженное вполне определенно. Она, похоже, знает всех: артистов и политиков, философов и поэтов, людей самых разных кругов. Фэнни только что закончила любовный роман, который скоро будет издан, но уже начала сочинять другой. Больше всего она обеспокоилась моей жизнью.

— Куда вы вывозили свою девочку? — спросила она.

— Что значит «куда»? — переспросила тетушка Дезире.

— Ну, из дома. — Фэнни изъясняется сжато и энергично. — На собрания ложи? На ярмарки?

— Нам и дома хорошо, — фыркнул маркиз.

— Не брали ее на ярмарку в Сен-Жермен? — спросила Фэнни в явном ужасе от того, как со мной обращаются.

— Там стало так грязно… — протянула тетушка Дезире. — И потом, в последнюю поездку нас чуть не сбила вылетевшая из ворот карета.

Она повернулась к маркизу, словно за подтверждением.

— Ну так в Эрменонвиле спокойно, вы могли бы взять ее туда.

— Я, вероятно, единственный во Франции, кто не разделяет всеобщие восторги, — сказал маркиз. — Прости меня, но твой герой Жан-Жак мне не по душе.[29]

— Не обратили ли тебя в свою веру юный Александр и его дорогой Патриколь?

— Не обратили.

— Не заманили ли тебя на собрание масонской ложи?

Маркиз только фыркнул.

— Ему никак не удается запомнить пароль, — сказала тетушка Дезире, прикрывая веером вероломную улыбку.

— Дело вовсе не в этом, — возразил маркиз, — а в этой чепухе о свободе, равенстве и братской любви. И в уродливых красных шапках, которые они носят и от которых голова зудит.

— Ну, может быть, в театр? Вы, конечно, вывозили ее на спектакли…

Тетушка Дезире отрицательно покачала головой.

— Боюсь, Александр бы этого не одобрил, — сказала она. — Все, имеющее отношение к театру, поощряет дух отчужденности, свойственный эпохе.

Фэнни присвистнула, самым неженственным образом.