Нож - Ю. Несбё (2019)

Харри уговорил Гюле надеть наушники, включить «Бродчёрч», который был доступен в Интернете на сайте Норвежской телерадиовещательной корпорации, и проверить, услышит ли он звуки, доносящиеся из квартиры этажом выше и с лестницы. Когда Харри вновь позвонил в дверь, Гюле первым делом поинтересовался, скоро ли начнется эксперимент.

– У нас появилась новая информация, так что эксперимент проведем в другой раз, – ответил Харри. Он не стал рассказывать соседу, что только что поднялся к себе, лег на кровать, снова встал, спустился по лестнице, вышел из двери подъезда, а затем вновь вернулся в квартиру Гюле.

Харри не слишком много знал о панических атаках. Но похоже, именно это с ним сейчас и происходило. Сердцебиение, потливость, невозможность усидеть на одном месте, разброс мыслей, которые никак не хотели собираться в кучу, а вращались вокруг его сердца, бившегося в такт трека «Do You Wanna Dance» группы «Рамоунз» на протяжении почти двух минут, пока он совершал спринтерскую пробежку от стены до стены. Постоянное желание жить – не вечно, а только еще один день, а значит, вечно – уподобляет человека хомяку, бегущему все быстрее и быстрее, чтобы не попасть под колеса машины, и умирающему от разрыва сердца задолго до того, как понимает, что это всего лишь колесо, бессмысленная гонка наперегонки со временем, в которой время уже добежало до финиша и поджидает тебя, ведя обратный отсчет: тик-так, тик-так.

Харри ударился лбом о руль.

Он очнулся ото сна, и теперь все стало правдой.

Он виновен.

Там, в темноте ночи, в продуваемых ветрами горах, в вихре алкоголя и бог знает чего еще – потому что он ничего не помнил, ничего! – это и произошло. Харри, находясь под градусом, вернулся домой, его уложили в постель. Однако сразу после отъезда Бьёрна он встал и отправился на машине к Ракели, приехал туда в 23:21, судя по записи фотоловушки. Все сходилось. Он по-прежнему был настолько пьян, что брел согнувшись и вошел прямо в незапертую дверь. Наверное, он умолял ее, стоя на коленях, но Ракель сообщила, что все обдумала и решила: она не хочет, чтобы он возвращался? Или, может, еще до того, как войти в дом, Харри в пьяном угаре надумал убить ее, а потом себя, потому что не хотел жить без Ракели? И вонзил в нее нож раньше, чем она успела рассказать ему то, чего он тогда не знал: она сказала Олегу, что собирается дать Харри еще один шанс? Сама мысль об этом была невыносимой. Он снова ударился лбом о руль и почувствовал, как рвется кожа.

Убить себя. Уже тогда он подумал об этом?

Хотя Харри по-прежнему не помнил ничего вплоть до того момента, как очнулся на полу в доме Ракели, он понимал, что виновен, но потом его мозг вытеснил эти мысли. И сразу же приступил к поискам козла отпущения. Не ради себя, а ради Олега. Но сейчас, когда найти козла отпущения оказалось невозможно, роль Харри была уже сыграна до конца. Он мог покинуть сцену. Просто уйти.

Убить себя. Он не впервые задумался об этом.

В качестве следователя Харри порой, стоя над трупом, пытался решить вопрос: сам ли человек лишил себя жизни, или же это сделал кто-то другой? Он редко сомневался. Даже в тех случаях, когда со стороны ситуация выглядела крайне запутанной, самоубийства, как правило, отличались простотой и одиночеством: одно решение, один поступок, никакого взаимодействия, мало сложных технических факторов. И, как бы это лучше выразиться, на месте происшествия не то чтобы царило полное молчание, однако не было и следа разноголосицы и конфликтов. Харри слышал только внутренний монолог, в котором он в один прекрасный – или ужасный, это как посмотреть – день тоже мог принять участие. Это всегда заставляло его рассматривать суицид как возможность. Уход со сцены. Побег крысы с тонущего корабля.