Нож - Ю. Несбё (2019)

– Это случилось в Басре, в Ираке, во время совместного рейда с американским спецназом. Мы использовали тактику змеи, взорвали стену и ворвались в дом, откуда, по словам наших наблюдателей, велся огонь. В доме находилась девочка лет четырнадцати-пятнадцати. На ней было голубое платье, лицо ее посерело от пыли после взрыва, а в руках она держала калашников размером с нее саму. Автомат был направлен на меня. Я попытался застрелить ее, но внезапно впал в ступор. Указательный палец не подчинялся приказу мозга: отказывался нажимать на спусковой крючок, и все тут. Девочка начала стрелять, но ее по-прежнему ослепляла пыль, и пули летели в стену за моей спиной; помню, я чувствовал, как кирпичные крошки бьют мне в спину. А я по-прежнему так и стоял. Девчушку пристрелил один из американцев. Маленькое тельце повалилось на диван, покрытый разноцветными коврами, уронив столик с фотографиями, вроде бы на них были запечатлены ее дедушка и бабушка.

Молчание.

– А что вы при этом чувствовали?

– Ничего, – сказал Бор. – Я ничего не чувствовал в последующие несколько лет. Кроме дикой паники при мысли о том, что могу оказаться в схожей ситуации и снова дать маху. Как я уже говорил, с мотивацией у меня все было в порядке. Просто в голове что-то не срабатывало. Или же, напротив, работало слишком хорошо. И я решил продвигаться по линии руководителей, а не исполнителей; мне казалось, я лучше приспособлен для такой деятельности. И это правда.

– Значит, вы ничего не чувствовали?

– Нет. Только эти приступы паники. И поскольку они были единственной альтернативой отсутствию чувств, мне это казалось нормальным.

– Comfortably Numb[51].

– Что?

– Простите. Продолжайте.

– Когда мне в первый раз указали на то, что у меня имеются симптомы ПТСР – сонливость, раздражительность, учащенное сердцебиение, – я не особо расстроился. Все в спецназе знали о ПТСР, однако всерьез его не воспринимали, считали полной ерундой, которой подвержены лишь слабаки. Нет, прямо вслух никто так не заявлял, но вы же знаете, как самоуверенны спецназовцы, которые гордятся, что у них в крови выше уровень нейропептида Y и все такое прочее.

Мадсен кивнул. Проводились исследования, результаты которых подтверждали, что способ отбора в войска специального назначения оставлял за бортом всех тех, у кого был средний или низкий уровень нейропептида Y, нейромедиатора, понижающего уровень стресса. Некоторые спецназовцы всерьез полагали, что эта генетическая особенность вкупе с тренировками и крепким телосложением делала их невосприимчивыми к ПТСР.

– Не считалось зазорным признаться, что у тебя иной раз случались кошмары, – сказал Бор. – Ведь это говорит в пользу того, что ты не конченый социопат. А в остальном, мне кажется, мы относились к ПТСР так же, как наши родители к курению: пока все этому подвержены, это не слишком опасно. Но у меня дела шли все хуже и хуже…

– Да, – произнес Мадсен, листая назад страницы блокнота. – Об этом мы говорили. Но вы также сказали, что в какой-то момент ситуация улучшилась.

– Да, лучше стало, когда я наконец-то смог убить.

Эрланд Мадсен оторвал глаза от блокнота и снял очки, проделав этот драматический жест совершенно неосознанно.

– Убить кого? – И тут же прикусил язык. Ну что за вопрос для профессионала? И действительно ли он хотел знать ответ?

– Насильника. Кто он, не имеет значения, но этот тип изнасиловал и убил женщину, которую звали Хала, она была моей личной переводчицей в Афганистане.

Пауза.

– Почему вы назвали его насильником?

– Что?

– Вы сказали, что он убил вашу переводчицу. Разве это не хуже, чем изнасиловать? Разве не правильнее будет сказать, что вы лишили жизни убийцу?

Бор смотрел на Мадсена так, словно психотерапевт сказал нечто такое, о чем сам он не задумывался. Он провел языком по губам и открыл было рот, чтобы ответить. Но потом снова закрыл его. И еще раз облизал губы.