Спаси меня - Мона Кастен (2019)

Легко сказать. Но я пыталась. Я пыталась ослабить напряжение в руках и не так судорожно следить за тем, чтобы делать правильно все шаги. Я отпустила мысли и расслабилась – в точности как себе представляла, когда мы в первый раз примеряли костюмы.

Джеймс подхватил танец. Он мягко вел меня по паркету, и я чувствовала себя так, будто воспарила. Интересно, нам еще когда-нибудь представится случай потанцевать? Что произойдет, если я скажу, что с этого дня он больше не обязан участвовать в наших заседаниях?

Хотя я вообще не хотела этого, я вдруг почувствовала тяжесть в груди. Я пыталась игнорировать это, но тяжесть становилась все более гнетущей, чем дольше я думала о том, что после этого вечера будет между Джеймсом и мной.

– Что случилось? – спросил он и испытующе прищурил глаза.

– Я должна тебе что-то сообщить.

Бирюзовый взгляд Джеймса остановился на мне, он смотрел выжидательно и терпеливо, хотя я и видела искру подозрения.

– Я думала о том, что ты сказал в день моего рождения. Что это твой последний год, и потом… – Я откашлялась и почувствовала, как Джеймс вдруг напрягся. – Ну, в общем, я поговорила с ректором Лексингтоном. Мы сошлись на том, что тебе пора вернуться к тренировкам.

Его движения на какой-то момент стали медленнее, и он продолжил танец, как будто только заучивал хореографию.

– Что? – просипел он. Голос у него сразу охрип. Голос – это то, что всегда его выдает. Взгляд остается твердым, осанка прямой, а движения уверенными – но голос отказывается в этом участвовать. Если Джеймса что-то задело за живое, это сразу заметно по голосу. Так и сейчас.

– Я считаю, ты действительно круто вписался в команду и много привнес в обсуждения. И Лексингтон оценил твои старания. – Моим расслабленным тоном я хотела вообще-то добиться того, чтобы атмосфера между нами разрядилась, но произошло как раз наоборот. Глаза Джеймса потемнели, и в следующий момент он притянул меня к себе – теснее, чем полагалось в Викторианскую эпоху. Но танцпол был полон, и все танцующие заняты самими собой, так что никто не обратил на нас внимания. На нас и на тот факт, что Джеймс свирепым взглядом вышиб из меня дух.

Он снова подал голос:

– Ты…

Внезапно гирлянды погасли. Все разом. Пара оркестрантов ошиблись, и по залу разнеслись фальшивые ноты. А свет гирлянд – единственное освещение зала.

– Джеймс, клянусь, если это опять твои проделки, то я…

– Не мои, – перебил он. Я едва видела его лицо, но он, кажется, был растерян не меньше меня. Наконец он тихо выругался: – Надо бежать к распределительному щитку. Оркестр не может играть. Сейчас же весь вечер пойдет насмарку.

Я кивнула, и Джеймс крепче сжал ладонь. Мы вместе стали пробиваться сквозь растерянную толпу, я при этом чуть не наступила на подол собственного платья. Когда мы вырвались в коридор, я с облегчением вздохнула. Джеймс выпустил мою руку, пока мы шли по лестнице в подвал, и я держалась за перила. Я пыталась не думать о том, почему мне вдруг так болезненно стало не хватать его теплой кожи. В подвале было темно. Джеймс достал телефон и включил фонарик, чтобы осветить дорогу.

– Как холодно, – пробормотала я, обнимая себя руками. – И жутко. – Мне чудилось, что того и гляди из-за угла выскочит клоун, или монстр, или их гибрид.

Джеймс ничего не сказал, он направлялся прямиком к большому распределительному щитку слева по коридору.

– Вообще-то меня должно насторожить, что ты так хорошо знаешь, где он находится.