Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

— В тот день, двадцать седьмого августа, на пляже, мы еще несколько раз повторили план, а потом вернулись домой. Сели на старую тахту в гостиной — она еще не была старой, это потом она стала старой, потому что я так и не смог с ней расстаться, — и тогда состоялся наш последний разговор. Вот ее последние слова, Маркус, вот они, я их никогда не забуду. Она сказала: «Мы будем очень-очень счастливы, Гарри. Я стану вашей женой. Вы будете величайшим писателем. И профессором в университете. Я всегда мечтала выйти замуж за университетского профессора. Рядом с вами я буду счастливейшей из женщин. И у нас будет большой солнечно-рыжий пес, лабрадор, мы назовем его Шторм. Дождитесь меня, прошу вас, дождитесь меня». И я ответил: «Если понадобится, Нола, я буду ждать тебя всю жизнь». Это были ее последние слова, Маркус. А потом я уснул, а когда проснулся, солнце уже садилось и Нола ушла. Океан утопал в розовом свете, над ним с криком летали стаи чаек. Эти чертовы чайки, которых она так любила. На столе на террасе лежала только одна рукопись, та, что у меня сохранилась, оригинал. А рядом с ней — записка, та самая, что вы нашли в шкатулке, я ее помню наизусть: «Не волнуйтесь, Гарри, не волнуйтесь из-за меня, я найду способ добраться туда к Вам. Ждите меня в номере 8, мне нравится эта цифра, она моя любимая. Ждите меня в этом номере в семь вечера. Потом мы уедем отсюда навсегда». Я не стал искать рукопись: я понял, что она унесла ее с собой, чтобы перечитать еще раз. А может, чтобы быть уверенной, что я приеду тридцатого в мотель. Она унесла эту чертову рукопись, Маркус, она так иногда делала. А я на следующий день уехал из города. Как мы и договаривались. Зашел в «Кларкс» выпить кофе, нарочно, чтобы все меня видели, и сказать, что меня какое-то время не будет. Как всегда по утрам, там была Дженни, и я ей сказал, что у меня дела в Бостоне, что моя книга почти закончена и у меня важные встречи. И я уехал. Я уехал, и мне ни на миг не пришло в голову, что я никогда больше не увижу Нолу.

Я отложил ручку. Гарри плакал.

7 июля 2008 года

В Бостоне, в отдельном кабинете отеля «Плаза», Барнаски полчаса просматривал те полсотни страниц, что я ему принес. Потом он позвал нас.

— Ну как? — спросил я, входя в комнату.

Его глаза сияли.

— Это просто гениально, Гольдман! Гениально! Я знал, что мне нужны именно вы!

— Имейте в виду, пока это только мои заметки. Там есть вещи не для печати.

— Ну конечно, Гольдман. Конечно. Вы в любом случае будете читать корректуру.

Он велел принести шампанского, разложил на столе экземпляры договора и коротко напомнил его содержание:

— Срок представления рукописи — конец августа. К этому времени будут готовы суперобложки. Корректура и верстка — в течение двух недель, печать в сентябре. Выход книги предполагается в последнюю неделю сентября. Самое позднее. Отличный тайминг! Прямо перед президентскими выборами и примерно к началу процесса над Квебертом! Феноменальный маркетинговый ход, дорогой мой Гольдман! Гип-гип-ура!

— А если расследование к тому времени не будет завершено? — спросил я. — Как мне тогда закончить книгу?

Барнаски уже знал ответ, обоснованный его юридической службой:

— Если следствие завершится, тогда это документальная повесть. Если нет, конец останется открытым или вы сами его придумаете, и тогда это роман. С юридической точки зрения это безупречно, а читателям без разницы. И даже лучше, если следствие не закончится: всегда можно сделать второй том. Какая удача!

Он бросил на меня многозначительный взгляд; официант принес шампанское, и он пожелал открыть его сам. Я подписал договор, пробка хлопнула, все кругом оказалось залито шампанским, он налил два бокала и протянул один Дугласу, а другой мне.

— А вы не пьете? — спросил я.

Он с отвращением поморщился и вытер руки о диванную подушку.