Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

— Это была кража!

Он цинично хохотнул:

— Кража? Только не говорите, будто вы настолько наивны, что верите той лапше, которую вам навешивает на уши Барнаски! Могу вас уверить: он сам скопировал ваши гребаные записки и разослал их по всей стране.

— Что? Но…

Он оборвал меня:

— Маркус. По-моему, лучше бы я вас никогда не встречал. Уезжайте немедленно. Вы в моих частных владениях, и больше вы здесь не желанный гость.

Повисла долгая пауза. Пожарные и полицейские смотрели на нас. Я подхватил свою сумку, сел в машину и уехал. И немедленно позвонил Барнаски.

— Рад вас слышать, Гольдман, — отозвался он. — Я только что узнал про дом Квеберта. Сейчас во всех новостях говорят. Хорошо, что вы не пострадали. Не могу долго говорить, у меня встреча с руководством Warner Bros: сценаристы уже в очередь выстроились, хотят писать по вашим первым страницам. Они в восторге. Думаю, можно будет продать им права за кругленькую сумму.

Я перебил его:

— Рой, книги не будет.

— Что за ерунду вы говорите?

— Это вы, да? Это вы послали мои записи в газеты! Вы все угробили!

— Вы прямо флюгер, Гольдман. Хуже того: вы корчите из себя примадонну, и это мне совершенно не нравится! Устраиваете представление, играете в детектива, а потом на вас нападает блажь, и все, приехали. Знаете, давайте я спишу это все на то, что вы провели кошмарную ночь, и забуду про этот звонок. Не будет книги… нет, за кого вы себя принимаете, Гольдман?

— За настоящего писателя. Писать — значит быть свободным.

Он делано засмеялся:

— Кто вам вбил в голову эту чушь? Вы раб своей карьеры, своих идей, своего успеха. Вы раб своего положения. Писать — значит быть зависимым. От тех, кто вас читает — или не читает. Свобода — бред собачий! Никто не свободен. Часть вашей свободы в моих руках, а часть моей — в руках акционеров компании. Так жизнь устроена, Гольдман. Никто не свободен. Будь люди свободны, они были бы счастливы. Много вы знаете по-настоящему счастливых людей? — Я промолчал, и он заговорил снова. — Знаете, свобода — любопытное понятие. Я знавал одного человечка, он был трейдером на Уолл-стрит, эдакий золотой мальчик, набит деньгами, все ему само в руки плывет. И вот в один прекрасный день ему захотелось стать свободным. Увидел по телевизору репортаж про Аляску и загорелся. Решил, что теперь будет охотником, свободным и счастливым, будет жить на природе. Все бросил и уехал на юг Аляски, прямо к Врангелю. И представьте себе, этот тип, успешный во всем, добился успеха и тут: стал действительно свободным человеком. Никаких привязанностей, ни семьи, ни дома — только собаки и палатка. Вот он был единственным свободным человеком из всех, кого я знал.

— Был?

— Был. Малый был очень-очень свободным три месяца, с июня по октябрь. А потом пришла зима, и он замерз, а перед тем с горя сожрал всех собак. Никто не свободен, Гольдман, даже охотники на Аляске. И тем более в Америке, где примерные американцы зависят от системы, эскимосы — от правительственной помощи и алкоголя, а индейцы хоть и свободны, но загнаны в зоопарки для людей под названием «резервации» и обречены танцевать свой вечный жалкий танец вызывания дождя для туристов. Никто не свободен, мой мальчик. Мы пленники других и самих себя.

Пока Барнаски разглагольствовал, я вдруг услышал позади сирену: за мой гналась полицейская машина без опознавательных знаков. Я дал отбой и затормозил на обочине: наверно, меня остановили за то, что я говорил по мобильнику за рулем. Но из машины вышел сержант Гэхаловуд. Он подошел к моему окну и произнес:

— Только не говорите, что возвращаетесь в Нью-Йорк, писатель.

— Почему вы так решили?

— Вы двигались в этом направлении, скажем так.

— Я не думал, куда ехал.

— Гм. Инстинкт самосохранения?

— Точнее не скажешь. Как вы меня нашли?

— Если вы заметили, ваше имя написано красной краской на капоте. Сейчас не время возвращаться домой, писатель.