Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

— Не понимаю, — сказала мне Нэнси. — Я вам о матери Нолы ничего не говорила.

— Но вы же мне говорили, что видели синяки. И еще рассказывали, как вас пытались убедить, что Нола больна, когда она на неделю сбежала из дома.

— Там был только отец. Это он не пускал меня в дом, когда Нола в том самом июле на неделю как сквозь землю провалилась. Про мать я вам ни разу не говорила.

— Вы мне рассказывали, что ее били железной линейкой по груди. Помните?

— Что били, да. Но я не говорила, что била мать.

— Я записал ваши слова! Это было двадцать шестого июня. У меня с собой запись, смотрите, вот дата.

Я включил плеер:

— Странно, что вы так отзываетесь о преподобном Келлергане, мисс Хаттауэй. Я встречался с ним несколько дней назад, и он показался мне человеком скорее мягким.

— Он может производить такое впечатление. Во всяком случае, на людях. Вроде бы в Алабаме он творил чудеса, и его позвали на выручку, потому что приход Сент-Джеймс приходил в запустение. И действительно, не успел он его возглавить, как по воскресеньям в храме стало полно народу. Но в остальном… трудно сказать, что на самом деле творилось дома у Келлерганов.

— Что вы хотите сказать?

— Нолу били.

— Что?

— Да, ее жестоко избивали. Помню одну ужасную сцену, мистер Гольдман. В начале лета. Я тогда первый раз заметила синяки на теле Нолы. Мы пошли купаться на Гранд-Бич. Нола казалось грустной, я думала, из-за мальчика. Был один парень, Коди, старшеклассник, он за ней увивался. А потом она призналась, что дома к ней придираются, говорят, что она гадкая девочка. Я спросила почему, и она упомянула какой-то случай в Алабаме, но больше ничего рассказывать не захотела. А потом, на пляже, когда она разделась, я увидела у нее на груди страшные синяки и рубцы. Я тут же спросила, что это за ужас, и, представьте, она ответила: «Это мама, она меня в субботу побила, железной линейкой». Я, конечно, не поверила своим ушам, думала, что чего-то не поняла. Но она повторила: «Это правда. Это она мне говорит, что я гадкая девочка». У Нолы был такой расстроенный вид, что я не стала настаивать. После пляжа мы пошли к нам домой, и я намазала ей грудь бальзамом. Я сказала, что ей надо с кем-то поговорить о своей матери, например, с медсестрой в школе, миссис Сэндерс. Но Нола сказала, что больше не хочет говорить на эту тему.

— Вот! — воскликнул я, поставив плеер на паузу. — Вот видите, вы говорите о матери.

— Нет, — возразила Нэнси. — Я только удивилась, что Нола упомянула мать. Я просто хотела объяснить, что у Келлерганов творилось что-то странное. Я ни секунды не сомневалась, что вы знаете, что ее нет в живых.

— Но я же ничего не знал! То есть я знал, что мать умерла, но я думал, она умерла после того, как пропала дочь. Помню, Дэвид Келлерган, когда я к нему пришел в первый раз, даже показал мне фото жены. Я еще удивился, что он так любезно меня принял. Помню, я ему сказал что-то вроде: «А ваша жена?» А он ответил: «Давно умерла».

— Да, вот теперь, когда я послушала запись, я понимаю, что могла ввести вас в заблуждение. Это ужасное недоразумение, мистер Гольдман. Мне очень жаль.

Я снова включил плеер:

— …с медсестрой в школе, миссис Сэндерс. Но Нола сказала, что больше не хочет говорить на эту тему.

— А что произошло в Алабаме? — спросил я.

— Понятия не имею. Так никогда и не узнала. Нола мне не сказала.

— Это как-то связано с их отъездом?

— Не знаю. Мне бы очень хотелось вам помочь, но я правда не знаю.

— Это я виноват, мисс Хаттауэй, — произнес я. — Перескочил на Алабаму…

— Значит, если ее били, это был отец? — спросил Гэхаловуд.

Нэнси на секунду задумалась, как будто немного растерялась. Потом наконец ответила:

— Да. Или нет. Даже не знаю. Синяки у нее были. Когда я ее спрашивала, в чем дело, она говорила, что дома ее наказывают.

— За что наказывают?