Чёрный город - Борис Акунин (2012)

Гармоничный сон проходит без сновидений. Он глубок, но прозрачен, словно омут в горном ручье с идеально чистой водой. Подобно серебристой рыбке, сознание чуть пошевеливает плавниками у самого дна и моментально выныривает, если по поверхности пробежала малейшая рябь.

Всякий раз, когда раненый издавал какой-нибудь звук или просто шевелился, Фандорин приподнимался, проверял, все ли в порядке, – и снова опускался на пол, засыпал.

Трижды в комнату заглядывали какие-то люди. Эраст Петрович садился, едва лишь в коридоре раздавались шаги.

Люди были незнакомые. Один в драной дохе и плоской войлочной шапочке. Другой по виду рабочий. Третий похож на зажиточного торговца. Все с поклоном спрашивали что-то, причем в вопросе непременно звучало «Кара-Гасым-ага». Эраст Петрович молча качал головой, и всякий раз человек, еще раз поклонившись, удалялся. Просителей к знаменитому гочи ходило не меньше, чем к губернатору.

Когда в окно стали светить косые лучи солнца, начавшего клониться к закату, Фандорин окончательно проснулся. Поупражнялся в бесшумной ходьбе – ему удалось пройти по темному коридору мимо очередного ходока так, что тот не заметил. Все-таки странно, как это Гасым может жить, будто в проходном дворе: таскаются все кому не лень. На Востоке совсем иные представления о приватности.

Потом Эраст Петрович подкрепился остатками обильной трапезы. Сидел в папахе, как было велено, хотя заходящее солнце изрядно натопило комнату. Как ни парадоксально, в головном уборе голому черепу было не так жарко. Очевидно, термоизоляция.

А когда Фандорин уже не знал, чем себя занять, и стал выкладывать из рисинок на блюде иероглиф «Выдержка», громко хлопнула дверь, под тяжелыми шагами закряхтели половицы, и в столовую вошел Гасым.

– Уф, – сказал он, вытирая рукавом потное лицо. – Жарко. Кушаешь, да? Тоже хочу.

Он повернулся, проорал что-то в сторону окна. Сел, обмахиваясь папахой.

– Узнал что-нибудь? – нетерпеливо спросил Эраст Петрович.

– Всё узнал.

– Так г-говори скорей! Не томи.

Гочи поднял палец, изрек:

– Скорей только шайтан бегает. Всё хороший медленно ходит.

В комнату, семеня, вошла старуха с тяжелым подносом, на котором дымилось мясо и горой лежали лепешки. Поставила на стол – и сразу исчезла.

Схватив одной рукой чурек, другой – кус баранины, Гасым одновременно сунул в рот и то и другое.

– Ты знаешь, где Однорукий? Ты его нашел?

Гасым кивнул, сосредоточенно работая челюстями.

– Где он? Д-далеко?

– Недалеко. В Шубаны. На бывший дача Тер-Акопов, который два миллион пудов. Тер-Акопов свой дача Хачатур дарил.

– Как подарил? – удивился Фандорин. – Анархисту – свою дачу? Как так?

Пришлось ждать, пока гочи прожует следующую порцию мяса и хлеба.

– Очень просто. Сказал: живи, Хачатур дорогой. Мой дача – твой дача. У Тер-Акопов в Мардакяны большой дача есть, а этот маленький. Тер-Акопов туда после театр, после казино ездила, возила…, – очень четко выговорил Гасым грубое русское слово, которым обозначают женщин нескромного поведения.

Эраст Петрович всё не мог взять в толк:

– Они что, с Одноруким друзья?

– Зачем друзья? Хачатур у Тер-Акопов сын взял. Сказал: хочешь сын назад – подарок давай, а то жить негде. Тер-Акопов сказал: «Большой дача не бери, маленький возьми». Хачатур взял. Шубаны от Баку близко, хорошо.

– П-погоди, я не понимаю. Если известно, что банда анархистов захватила дачу нефтепромышленника, почему полиция их не арестует?

Теперь не понял уже Гасым.

– Зачем арестует? Тер-Акопов полиция не просила, деньги не давала. Чтобы банда Хачатур брать, надо полиция очень много деньги давать. Полиция не дурак бесплатно Хачатур ловить. У Хачатур и его люди «маузеры». А еще там лев. – Гочи поправился. – Львы. Два. Зубы – вот такой.

Он разинул рот, обнажив крупные белые зубы.

Здесь Фандорин совсем запутался.

– Какие еще львы? О чем ты?