Она перевела взгляд на безмятежно спящего мужа, и волосы у нее встали дыбом, едва она представила себе, как он лишил свободы и пытал Джордано. Он, этот пацифист, мастеривший воздушных змеев, катавшийся по заливу на парусной тележке, этот любитель природы, неспособный наступить на муравья, и ярый защитник обитающей на побережье колонии тюленей… Как он мог испытывать такую ненависть? С другой стороны, как могла она усомниться в его невиновности и стремлении отыскать их дочь? Жюлиан был готов на все, и он, конечно же, имел чертовски серьезную причину сорваться на сыщике. Возможно, он даже полагал, что шапочка Сары – это улика, которую ему удалось заполучить?

Однако следовало признать очевидное: Жюлиан ошибся, да и она тоже. Шапочка могла принадлежать другой девушке. История в любом случае закончится плохо. Вернуть свободу Джордано означало загубить будущее человека, которого она по-прежнему любит. Оставить сыскаря в форте? Бессмысленное дело. Все равно когда-то его придется отпустить.

Другое решение. Ничего не делать, пусть подыхает в своей дыре… Избавиться от трупа… Жюлиан и ты, свободные… И для вас обоих начнется новая жизнь…

Лин прогнала прочь эти мерзкие мысли, этот чужой гаденький голосок, который ей их нашептывал. Да, в своих книгах она убивает, ее персонажи бесследно прячут трупы, но сама-то она не убийца.

Она кашлянула, Жюлиан сразу открыл глаза и сел в постели.

– Мне приснился кошмар, и в нем была ты. Ты плавала с черепахами, привязанная к спине одной из них, и эта черепаха вдруг стала погружаться под воду. Тебе не удавалось вынырнуть на поверхность, твои руки словно приклеились к ее панцирю, и ты исчезла в темноте, умоляя меня спасти тебя. А я ничего не мог сделать, потому что мне не хватало смелости, чтобы прыгнуть за тобой в воду… Я смотрел, как ты умираешь.

Жюлиан прижал ее к себе. Лин ощутила в своем теле какое-то напряжение, что-то вроде с трудом сдерживаемой гадливости. На самом деле она злилась на мужа за то, что он поставил ее в такое положение, что использовал ее тексты и – в некотором роде – взял в заложницы, чтобы причинить зло другому человеку.

А Жюлиан продолжал:

– Это было ужасно. Я так за тебя испугался. Впрочем, я еще не вполне узнал тебя. Но я уверен, что… что какая-то часть меня, где-то в глубине, всегда тебя знала.

И Лин доверилась объятиям своего мужчины.

– Мы плавали с черепахами, это было давно. Далеко… в отпуске. Ты хотел увезти меня куда-нибудь к солнцу, к свету, потому что… потому что тогда у меня случались кошмары… у меня с головой было не все в порядке.

– Почему? Что произошло?

Она пожала плечами:

– Ничего особенного. Просто тревожные состояния.

– Во время сеанса с логопедом я ощупывал разные предметы. Это пробуждает воспоминания. Так вот, взяв в руки игрушечную машинку, я вспомнил про серый внедорожник. А когда мне дали плюшевых зверушек, я представил себе короткошерстого коричневого пса, который повсюду бегал.

– Это Ранзор, наша первая собака.

Жюлиан вознаградил ее искренней улыбкой, какой она уже давно не видела. Но от этого ей стало еще хуже.

– Воспоминания всплывают как-то сами по себе, но благодаря предметам это происходит легче. Кажется, логопед доволен. Так что не принесешь ли ты завтра наши фотографии? Врачи полагают, что это может пригодиться во время сеансов.

Лин кивнула. Он погладил ее по щеке, прикрыл глаза:

– Мне так хочется поскорее оказаться рядом с тобой, дома. Снова осязать тебя… То, что у меня больше нет памяти, ужасно, но одновременно как-то будоражит. Заново узнавать места, лица, запахи, да вдобавок так остро чувствовать их, будто в первый раз. Ты такая красивая. А Сара? В Рождество она будет с нами?

Лин сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться и кивнуть в ответ. Жюлиан нахмурился:

– Что-то не так? Я чувствую, ты вся напряглась. С нашей дочерью что-то случилось, о чем я должен был бы знать?