Левиафан - Борис Акунин (2006)

– Мало ли, – пожал плечами Гош. – Ренье говорил, у него диета.

– А смуглое лицо?

– Загорел в южных морях.

– Последние два года Ренье плавал на линиях Лондон – Нью-Йорк и Лондон – Стокгольм. Спросите у мсье Фокса. Нет, Гош, Ренье наполовину индиец. Жена раджи Багдассара была француженкой, сын во время сипайского мятежа воспитывался в Европе. Скорее всего, во Франции, на родине матери.

Вам случалось бывать у Ренье в каюте?

– Да, он приглашал меня, как и других.

– Видели фотографию на столе? «Семь футов под килем. Франсуаза Б.»?

– Ну, видел. Это его мать.

– Если мать, то почему «Б.», почему не «Р.»? Ведь у сына и матери фамилия должна быть одинаковая.

– Может, она снова вышла замуж.

– Возможно. Я не успел это проверить. Но что если «Франсуаза Б.» означает «Франсуаза Багдассар»? На европейский манер, ведь фамилий у индийских раджей не бывает.

– Откуда тогда взялась фамилия Ренье?

– Не знаю. Предположим, при натурализации он взял девичью фамилию матери.

– Домыслы, – отрезал Гош. – Ни одного твердого факта. Сплошные «что если» да «предположим».

– Согласен. Но разве не подозрительно поведение Ренье во время убийства Свитчайлда? Помните, как лейтенант вызвался сбегать за шалью для мадам Клебер? И еще попросил профессора без него не начинать. Я полагаю, что за несколько минут отсутствия Ренье успел поджечь урну и заскочить к себе в каюту за скальпелем.

– А с чего вы взяли, что скальпель был именно у него?

– Я говорил вам, что узелок негра исчез из шлюпки после обыска. Кто руководил обыском? Ренье!

Гош скептически покачал головой. Пароход качнуло так, что он больно стукнулся плечом о дверной косяк. Настроение от этого лучше не стало.

– Помните, с чего начал тогда Свитчайдд? – продолжил Фандорин, выдернул из кармана часы, и темп его речи ускорился. – Он сказал: «У меня все сложилось – и с платком, и с сыном. Порыться в списках Эколь Маритим, и отыщется». То есть он не только разгадал тайну платка, но и узнал что-то важное про сына раджи. Например, что тот учился в марсельской Эколь Маритим, Мореходной школе. Которую, кстати, заканчивал и наш Ренье. Индолог говорил про телеграмму, посланную знакомому во французское министерство внутренних дел. Возможно, Свитчайлд хотел выяснить судьбу мальчика. И, видимо, кое-что выяснил, однако вряд ли догадался, что Ренье и есть наследник Багдассара, иначе профессор вел бы себя осторожней.

– А что он разнюхал про платок? – с жадным интересом спросил Гош.

– Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос. Но не сейчас, после. Время уходит!

– Значит, по-вашему, Ренье сам организовал небольшой пожарчик и, воспользовавшись паникой, заткнул профессору рот? – задумчиво произнес Гош.

– Да, черт подери, да! Шевелите же мозгами! Улик мало, я знаю, но еще двадцать минут, и «Левиафан» войдет в пролив!

Однако комиссар все еще колебался.

– Арест капитана в открытом море – это бунт. Почему вы приняли на веру сообщение этого господина? – он мотнул подбородком в сторону психованного баронета. – Ведь он вечно несет всякую чушь.

Рыжий англичанин презрительно усмехнулся и посмотрел на Гоша, словно тот был какой-нибудь мокрицей или блохой. Ответом не удостоил.

– Потому что Ренье давно у меня на подозрении, – скороговоркой произнес русский. – И потому что история с капитаном Клиффом показалась мне странной. Зачем лейтенанту понадобилось так долго вести телеграфные переговоры с пароходством? Получается, что в Лондоне ничего не знали о несчастье, произошедшем с дочерью Клиффа? Кто же тогда прислал телеграмму в Бомбей? Дирекция пансиона? Вряд ли она так подробно осведомлена о маршруте «Левиафана». А не послал ли депешу сам Ренье? В моем путеводителе написано, что в Бомбее не меньше дюжины телеграфных пунктов. Отправить телеграмму с одного на другой в пределах города – это же так просто.