Полиция - Ю. Несбё (2013)

Антон заморгал. Он не был уверен, закончил ли предложение. Ему показалось, что произошел крошечный скачок во времени, как в фильме с плохим монтажом. Он не знал, что случилось, знал только, что на какое-то время отключился. Он посмотрел на колени. Они были покрыты осколками стекла. Антон снова поднял глаза и увидел, что верхняя часть бокового стекла разбита. Он открыл рот, чтобы спросить, что происходит, услышал свистящий звук, подумал, что бы это могло быть, хотел поднять руку, но опоздал. Раздался хруст. Он понял, что звук исходит от его головы: что-то сломалось. Антон поднял руку и закричал. Нащупал рычаг переключения скоростей, чтобы установить его в положение заднего хода, но тот не хотел передвигаться, все как-то замедлилось. Антон хотел нажать на педаль и газануть, но такое действие направило бы машину вперед. К краю. К обрыву. Прямо в реку. Сорок метров вниз. Полный… полный… Антон дернул и потянул рычаг переключения скоростей. Он явственнее услышал шум дождя и ощутил, как холодный ночной воздух окутал всю левую часть тела — кто-то открыл дверь. Педаль, а где нога? Полный повтор. Задний ход. Вот так.

Микаэль Бельман уставился в потолок и прислушался к успокаивающему стуку дождевых капель по крыше. Голландская черепица. Гарантированно прослужит сорок лет. Микаэль подумал, насколько вырос объем продаж из-за такой гарантии. Более чем достаточно, чтобы заплатить компенсацию за крыши, которые не прослужат гарантированного срока. Если люди и испытывали потребность в чем-то, так это в гарантии, что вещи прослужат долго.

Голова Уллы покоилась у него на груди.

Они поговорили. Говорили много и долго. Впервые на его памяти. Улла плакала. Не тем надрывным плачем, который он ненавидел, а другим, тихим, в котором было меньше боли, но больше тоски, тоски по тому, что было и больше никогда не вернется. Тем плачем, который поведал ему, что в их отношениях было нечто настолько ценное, что по ним стоило тосковать. Он не ощущал тоски, пока Улла не заплакала. Казалось, плач ее был необходим, чтобы он понял. Этот плач отодвинул в сторону занавес, обычно пребывавший на месте, занавес между тем, что Микаэль Бельман думал, и тем, что Микаэль Бельман чувствовал. Она плакала за них обоих, как всегда. И смеялась она за них обоих.

Он хотел утешить ее. Погладил по голове, позволил ее слезам намочить его голубую рубашку, которую она накануне выгладила. А потом почти по привычке поцеловал ее. Или же он сделал это сознательно? А может, из любопытства? Ему было любопытно, как она отреагирует, он испытывал любопытство того же рода, что и в молодости, когда, работая следователем по уголовным делам, вел допрос подозреваемых по девятишаговому методу Инбау, Рейда и Бакли и доходил до того шага, когда следует надавить на чувства подозреваемого лишь для того, чтобы проверить, как он отреагирует.

Вначале Улла не ответила на поцелуй, только замерла. А потом осторожно ответила. Микаэль знал все ее поцелуи, но не этот, полный ожиданий, неуверенный. Он поцеловал ее более жадно. И она совершенно растаяла, потащила его следом за собой в кровать, сорвала с себя одежду. И в темноте он снова подумал об этом. Что она — это не он. Не Густо. И эрекция у него закончилась еще до того, как они оказались под одеялом.

Он объяснил это усталостью, тем, что ему пришлось думать о множестве вещей, что ситуация была слишком запутанной, а стыд от его поступка слишком велик. Но он быстро добавил, что та, другая, не имеет к этому никакого отношения. И он был чист перед собой, ведь это утверждение было правдой.

Микаэль вновь закрыл глаза, но сон не шел. Им владело то же беспокойство, с каким он просыпался по утрам в последние месяцы, то же неясное чувство, что случилось или вот-вот случится что-то ужасное, и он каждый раз надеялся, что эти мысли всего лишь продолжение сна, пока не понимал, чем они были на самом деле.