Моя последняя ложь - Райли Сейгер (2019)

Мы проходим среди коттеджей и движемся к озеру. Сгущаются сумерки, день клонится к ночи. Над нашими головами начинают зажигаться звезды. Луна пока висит низко – на другой стороне озера.

Мы усаживаемся на камни неподалеку от воды и почти соприкасаемся рукавами. Бекка открывает баул и достает бутылку виски и большую папку. Она откручивает крышку, делает глоток и передает мне. Я следую ее примеру, слегка морщась от жжения в глотке. Бекка забирает виски и отдает мне папку.

– Что это?

– Воспоминания, – говорит она.

Я открываю папку, и на мои колени падает пачка фотографий.

– Это твои?

– Пятнадцатилетней давности.

Я просматриваю снимки, удивляясь тому, что она была ужасно талантливой даже в подростковом возрасте. Все снимки черно-белые. Четкие. Моменты, пойманные на лету и сохраненные для вечности. Две девочки обнимаются у костра, их силуэты обрисованы размытым пламенем. Чьи-то голые ноги. Девочка играет в теннис, белая юбка летит по ветру, открывая худые бедра. Девочка плывет в Полуночном озере. Вода блестит на плечах, покрытых веснушками. Грива мокрых волос гладкая, как морской котик. Это же Эллисон, вдруг понимаю я, вздрагивая. Она отвернулась от камеры, глядя куда-то за пределы кадра. На ресницах – бусинки воды.

На последней фотографии изображена Вивиан, в ее руке зажат бенгальский огонь. Она пишет свое имя в воздухе размашистыми росчерками. Тонкие линии остаются навсегда.

ВИВ

Четвертое июля. Пятнадцать лет назад. Ночь, когда они пропали.

– Боже мой, – говорю я. – Это ее…

– Последний снимок? Думаю, да.

Горькое осознание этого факта заставляет меня потянуться за бутылкой. Я делаю долгий глоток и начинаю чувствовать тепло. Будто обезболивающего хлебнула. Оно помогает мне задать вопрос:

– Что произошло между вами? Я знаю, что ты жила в «Кизиле» до меня. За год до происшествия.

– У нас четверых запутанные отношения. – Бекка замолкает и поправляется: – У нас были запутанные отношения. Даже не считая лагеря. Мы вместе учились. Это нормально. Иногда складывалось ощущение, что тут половина класса отдыхает.

– Лагерь богатых сучек, – говорю я. – Так вас называли в моей школе.

– Жестоко. Но довольно точно. Большая часть и правда была такими. Особенно Вивиан. Она всем заправляла, как матка в улье. Люди ее просто обожали. Или ненавидели. Вивиан было все равно, пока она оставалась в центре внимания. Но мне довелось увидеть другую ее сторону.

– Так вы дружили.

– Мы были лучшими подругами. Какое-то время. Мне нравится думать, что Вивиан была фазой моего развития, бунтарским периодом. Нам исполнилось четырнадцать. Мы ненавидели мир, ненавидели быть девочками. Мы хотели стать женщинами. Особенно это касалось Вив. Она всегда попадала в неприятности. Она знала, как зацепить богатых парней, и те доставали ей что угодно. Пиво. Травку. Фальшивые удостоверения, по которым мы проходили в клубы. А потом все прекратились.

– Почему?

– Тебе короткий ответ? Вивиан так захотела.

– Мне длинный.

– Я не совсем уверена. Я думаю, у нее случился очень сильный кризис идентичности после смерти сестры. Она тебе об этом рассказывала?

– Один раз. Я уловила, что она не любит говорить об этом.

– Такая глупая смерть.

– Она утонула, да?

– Утонула. – Бекка делает глоток из бутылки и передает ее мне. – Однажды глухой зимой Кэтрин – так ее звали, если Вив не говорила, – решила набухаться и пойти в Центральный парк. Пруд замерз. Кэтрин вступила на лед. Он сломался, она провалилась и утонула.

На меня обрушивается воспоминание о том, как Вивиан притворялась, будто тонет. Вспоминала ли она свою сестру, пока барахталась в воде и звала на помощь? И все это, чтобы привлечь внимание парня. Кем нужно быть, чтобы так поступить?