Статский советник - Борис Акунин (2007)

— Ножевое, неглубоко, — объяснил Грин про рану в боку. — Важное не задето. Только промыть и зашить.

— Ложитесь на диван, — приказала Игла. — Я вымою руки.

Жюли села рядом. Ее кукольное лицо было искажено страданием.

— Гриночка, бедненький, тебе очень больно?

— Вам тут не нужно, — сказал он. — Вы свое сделали. Пусть она. Отойдите.

Игла быстро, ловко обработала рану спиртом. Суровую нить тоже вымочила в спирте. Прокалила на свече иголку.

Чтобы она не так напрягалась, Грин попробовал сказать шутку:

— Игла с иглой.

Очевидно, получилось недостаточно смешно — она не улыбнулась. Предупредила:

— Будет больно, потерпите.

Но боли он почти не чувствовал — сказывалась тренировка, да и дело свое Игла знала.

С интересом наблюдая, как она кладет мелкие, аккуратные стежки сначала на боку, потом на запястье, Грин спросил:

— «Игла» — из-за этого?

Вопрос вышел неуклюжий, он сам это почувствовал, но Игла поняла.

— Нет. Из-за вот этого.

Быстрым движением подняла руку к тугому узлу волос на затылке и выдернула длинную, острую заколку.

— Зачем? — удивился он. — Защищаться?

Она промыла спиртом разбитую бровь, наложила два шва и только потом ответила:

— Нет. Заколоться, если арестуют. Я знаю, нужно вот сюда, — и показала себе на шею. — У меня клаустрофобия. Не выношу тесных помещений. Могу не выдержать тюрьмы и сломаться.

Ее лицо залилось краской — было видно, что признание далось Игле нелегко.

Вскоре прибыли Емеля и Снегирь.

— Ранен? — испуганно спросил Снегирь. А Емеля, оглядевшись, прищурился:

— Где Рахмет?

На первый вопрос Грин не ответил, потому что было излишне. На второй объяснил:

— Нас теперь трое. Рассказывайте.

Рассказывал Снегирь, Емеля время от времени вставлял реплики, но Грин почти не слушал. Он знал, что мальчику нужно выговориться — в первый раз был на настоящей акции. Однако детали перестрелки значения не имели, думать сейчас надо было о другом.

— …Он отбежал немножко и упал. Ему вот сюда попало, — Снегирь показал повыше ключицы. — Мы с Гвоздем хотели его на руки подхватить, а он быстро так приставил револьвер к виску… Голову в сторону дернуло, и упал. А мы все побежали…

— Хорошо, — перебил Грин, решив, что хватит. — К делу. Мешки с деньгами на вокзале. Взять взяли, теперь переправить в Питер. Трудно: полиция, жандармерия, филеры. Раньше искали только нас, теперь еще и деньги. А нужно срочно.

— Я думала, — быстро сказала Игла. — Можно отправить шестерых человек, каждому дать по мешку. Не может быть, чтобы все шестеро попались, кто-то непременно проскочит. Завтра этим займусь. Пятеро есть, я буду шестая. Мне как женщине даже легче.

— Завтра так завтра, — потянулся Емеля. — Утро вечера мудренее.

— Я тоже могу взять, — подала голос Жюли. — Только в моем багаже мешок будет смотреться странно. Я переложу пачки в чемодан, ладно?

Грин достал часы. Половина двенадцатого.

— Нет. Завтра они так обложат, что не вывезти. Будут вещи досматривать, нельзя. Сегодня.

— Что сегодня? — недоверчиво спросила Игла. — Деньги провозить сегодня?

— Да. Ночным. В два.

— Но это совершенно невозможно! Уже сейчас поднята вся полиция. Я пока сюда ехала, несколько раз видела, как повозки останавливали. А на вокзале, поди, такое творится…

И тогда Грин изложил свой план.

Предусмотреть нельзя было только одно — что после взрыва начальник вокзала с перепугу задержит отправление петербургского поезда и вообще прекратит движение на железной дороге.

А так всё прошло в точном соответствии с планом.

Без двадцати минут два Грин подвез Иглу и Жюли, одетых барыней и служанкой, к камере хранения, и остался ждать, потому что на вокзале ему показываться было никак невозможно.