Поклонник - Анна Джейн (2019)

– Вы жили рядом с нами, в соседнем доме, – продолжает Габриэль. – Лиля все время играла с твоим младшим братом, и меня это злило. Со мной не играла, а с ним – пожалуйста. Я ужасно ревновал ее. Изредка пулялся в этого мальчишку камнями, ставил подножки, обзывал. Однажды ты это услышал и ударил меня. Даже носом кровь пошла. Помнишь, друг мой?

Матвей кивает. Ярость в его темных глазах смешана с безграничным удивлением.

– Как же я тебя ненавидел! Ты был сильным и смелым. А я – слабым и трусливым. Мне безумно хотелось тебе отомстить. И я подбросил под ваш забор мертвого щенка, – продолжает Габриэль. – Твой брат нашел его и горько плакал. А потом вы втроем он, ты и моя Лиля – хоронили его. Вы пытались переманить к себе Розу, но я не дал вам забрать у меня вторую сестренку. Впрочем, наверное, нужно все рассказать по порядку? – спрашивает безумец, заводя руки за спину, будто поэт.

Роза садится на пол у его ног, рассматривая свои ногти – каждый из них покрашен разным цветом. Мы должны выслушать его рассказ.

Глава 10

– Я начну издалека, – говорит Габриэль, подняв голову и глядя на изуродованные лики ангелов. С самого начала. И расскажу обо всем. Вам же отводится роль внимательных слушателей. Надеюсь, вам будет интересно.

У меня нет никакого интереса, только дикий, пронзающий насквозь страх и решимость спасти Матвея, а значит, я часами готова слушать байки этого сумасшедшего.

– Когда мне было пять, моя мама – кровная мама – покончила с собой. Она была отвратительной – такая красивая, молодая, похожая на Мэрилин Монро, пахнущая свежестью и цветами и при этом такая грязная. Лицо, подаренное ангелами. Сердце, изгрызенное демонами. – Габриэль вздыхает. – Она часто пила алкоголь – прямо из бутылки, но забывала, что я тоже хотел пить. Уходила куда-то, не помня о том, что я хотел есть. Когда я плакал, она запирала меня в темной комнате, кишащей чудовищами, и уходила. А я мог только кричать и бить кулаками в дверь, боясь, что чудовища затянут меня в свою нору под кровать и я стану таким же, как и они. Мне было так страшно, сестра, так страшно, что я хотел умереть, вздыхает Габриэль. – Я плакал, кричал, мочился под себя, а ей было все равно. «Мамочка, – умолял я. Прости меня, мамочка! Выпусти меня, я больше не буду плакать! Только выпусти». А ей было все равно – она пила и засыпала с включенным телевизором.

Иногда к маме приходили мужчины, и, когда они запирались в ее комнате, куда мне нельзя было заходить, я слышал ее крики. Сидел под столом, зажимал уши, рыдал – думал, что ее бьют, но сейчас-то я понимаю, что там действительно происходило. Это было так грязно, что только при одном воспоминании об этом мне хочется помыть руки.

Но все-таки иногда она была хорошей. Переставала пить и пускать домой незнакомых мужчин, вспоминала обо мне. Это были счастливые дни, – с теплотой в голосе вспоминает Габриэль. – Мы вместе гуляли, она читала мне книги и обещала увезти на море я всегда мечтал его увидеть. Наш дом был весь в цветах – она очень любила их и говорила, что я самый красивый цветочек на свете. Это было так мило. Еще мама красиво рисовала, и второй моей мечтой было рисовать так же, как и она. Жаль, что таких светлых периодов было мало. Мама была слишком слабой. То, что с ней произошло, – закономерно, но в детстве я этого не понимал.

Маленькая квадратная комната, спертый воздух, расправленный диван с грязным бельем. На нем лежит маленький худенький мальчик с льняными, давно не стриженными волосами и острыми коленками. Из окна без штор на него светит густой лунный свет, придавая лицу синеватый нездоровый оттенок.