Император и Сталин - Сергей Васильев (2020)

Приглашённый, имеющий степень марк-мастера капитула королевской арки, вообще не горел желанием встречаться с кем-либо на подмандатной территории, но приглашение исходило от Великого Магистра ложи, поэтому отказаться было невозможно сразу по двум причинам, причём, первой был не градус посвящения приглашающего, а специальный пароль на приглашении — вервие — сигнал о том, что брату по ложе срочно требуется помощь.

Братья-масоны так долго смаковали индийский чай, который марк-мастер привёз из Бомбея, что со стороны могло показаться — именно ради этого они и встретились в этом загадочном мрачном доме. Наконец, молчание нарушил Великий Магистр.

— Я недавно понял закономерность, — негромко и размеренно проговорил он, разглядывая чаинки на дне чашки из китайского фарфора, — жизнь делится на три части: когда ты веришь в высшие силы, когда ты не веришь в высшие силы и когда ты уже сам готов перейти к высшим силам.

Марк-мастер поставил чашечку на серебряный поднос, поняв, что начинается серьёзный разговор, и любой предмет в руках будет его отвлекать.

— Да, — осторожно согласился он с начальством, — каждый вздрагивает, когда его впервые называют стариком.

— Согласен, мой друг, согласен. Возраст — мерзкая вещь, и с каждым днём ОНА становится все хуже, — с нажимом произнёс Великий Магистр, не сводя глаз с собеседника.

— Она? — приподнял бровь марк-мастер, заметно напрягшись и подавшись вперёд.

— Да, мой друг, она, — кивнул Великий магистр. — Она — старость — это дурная привычка, которую успевают приобрести даже очень знатные люди.

— В Индии мне удалось прочитать «Дхаммападу», — марк-мастер не выдержал и в очередной раз принялся наполнять чашечки ароматным, почти чёрным, напитком, кося глазом на собеседника. — Там сказано: «Изнашиваются даже разукрашенные царские колесницы, так же и тело приближается к старости.»

— И с этим я полностью согласен, — уголками губ улыбнулся Магистр, видя, что брат-масон всё прекрасно понял, — но Сенека сказал лучше: «Старость — это неизлечимая болезнь.»

Марк-мастер буквально подпрыгнул на стуле и впился глазами в начальство, непослушными пальцами расстёгивая ставший вдруг тесным стоячий воротник куртки.

— Сенека — известный мудрец, — проскрипел он внезапно севшим голосом, — жаль только, что он ни слова не сказал про лекарство…

— Жаль, — кивнул Магистр, — но жизнь вообще жестока, наверно, поэтому Генри Уодсуорт Лонгфелло в «Песне о Гайавате» писал: «Молодые могут умереть, старые — должны.»

— Всё это излишне мрачно, — качая головой, возразил Мастер. — Я бы лично не хотел умереть скоропостижно. Это всё равно, что уйти из таверны, не расплатившись.

Магистр аккуратно поставил свою чашечку на поднос, с шумным вздохом поднялся и встал за стул, опершись на его спинку:

— Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно придётся вернуть… — чётко, буквально по слогам, произнёс он. — А время… Никто не знает, когда человек должен умереть. Тогда почему все говорят: «Его постигла преждевременная смерть»?

Мастер не ответил. Его остекленевший взгляд прилип к китайской посуде с индийским чаем, а голова бешено перерабатывала полученную информацию. Заметив то напряжение, в котором пребывал его брат по ложе, Магистр подошёл к нему сзади, дружески положил руки на плечи и, нагнувшись к уху, заговорщицки прошептал:

— Ещё Маргарита Наваррская писала в своих дневниках: «Старики привыкли думать, что они всегда умнее, чем поколение, которое идёт им на смену.»

— Она, вероятно, просто не знала слов Эразма Роттердамского: «То, чем мы грешим в молодости, приходится искупать в старости,» — пробормотал в ответ Мастер, не отводя глаз от посуды.

Магистр похлопал Мастера по плечу и, возвращаясь на своё место, произнёс уже другим, расслабленным и слегка небрежным, тоном: