Бешеный прапорщик - Дмитрий Зурков, Игорь Черепнев (2017)

Казаки на предложение поработать толкачом сначала ворчат секунд десять, но потом соглашаются, что пленных немцев использовать не нужно. По причине того, что если те разбегутся, то ловить их в темноте будет затруднительно. Поэтому германские автомобили при помощи русского мата довольно быстро перемещаются на новую парковку. Затем настает черед бочек с бензином. Одну мы оставили себе в запас на дорогу, остальные пять развезли на специальной тележке с притороченной к ручке помпой для розлива в канистры. Пять бочек на шесть самолетов делится замечательно! Развезли, поставили, с помощью ведер и канистр наполовину опорожнили – облили вражескую технику. Пленных за это время уводят под конвоем за конюшню, пятерых гансов, неспособных идти самостоятельно, тащат под руки их камрады, всех своих отсылаю прятаться туда же. Остаюсь один, отхожу подальше, чтобы не закоптиться, в руках трофейная ракетница. С первого выстрела не получилось, прицеливаемся получше и получаем то, что заказывали. Ослепительно белый шарик ракеты попадает в кузов ближайшего грузовика. Полыхнуло там неслабо, сразу занимаются два самолета, через несколько секунд огонь перекидывается на остальные. Зрелище красивое, но небезопасное – взрывная волна от первой бочки сбивает с ног. Так и поджариться недолго!

Пока убегал, получил еще два толчка в спину. Обернулся, увидел стремительно нарастающую сзади стену огня, стартанул так, что, казалось, связки порвутся. И очень горячо возблагодарил Господа за толику везения, данную мне свыше. Остальное веселье наблюдаю уже из-за стены, пытаясь отдышаться после забега. Вместе со всеми там присутствующими. Правда, эмоции были разными. Немцы настороженно и угрюмо смотрят на два гигантских костра в ночи. Связанные, безоружные, в одном белье, они выглядят жалко и беспомощно. Летчики выделяются среди них закопченными лицами да болтающимися на шее грязно-белыми шарфиками, которыми они пытались прикрыть лица во время пожара. Холуи-егеря графа сидят на земле отдельной кучкой и выглядят не лучше пленных. Ближайшее будущее представляется им не совсем радужным, судя по испуганным взглядам, украдкой бросаемым на штабс-капитана… Зато казаки, их караулившие, смотрят на горящие самолеты с выражением лица художника, только что закончившего свой шедевр. Ко мне подходит Митяев:

– Командир, я в дополнение к дозору на дороге выставил пост. Не помешает. Вдруг кто-нибудь на огонек заскочит.

– Добро, Михалыч. Как там штабс-капитан? Жив?

– Живой, да только в ногах слабый. Он связанный два дня пролежал, ноги и затекли. Мы его водицей помалу отпаиваем. Просил, когда ты освободишься, к нему подойти.

– Ну, если гора не идет к Магомету… Пошли, посмотрим что там за штабс-капитан.

Мы подходим к сараю, возле ворот которого сидит осунувшийся, изможденный человек в грязной и рваной русской форме. На его принадлежность к офицерскому корпусу указывают только френч и кавалерийские галифе. Все остальное отсутствует. На лице, заросшем щетиной, расслабленно-блаженное выражение, глаза полузакрыты. Создается ощущение раненого зверя, который нашел ухоронку, забился туда и наслаждается отдыхом и неподвижностью. Главное – жив, а раны, забытые усилием воли, затянутся, зарастут. Услышав шаги, он поднимает глаза, собирается встать, но я его опережаю, присев рядом.

– Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Разговаривать можете?

– Спасибо, господин подпоручик, говорить могу. Представляюсь: штабс-капитан Волгин Иван Георгиевич, командир партизанского отряда. Честь имею! – Горькая усмешка, более всего напоминающая гримасу боли, кривит его потрескавшиеся губы, на которых показались капли крови. – Бывший командир бывшего отряда…

– Прошу извинить, но об этом поговорим позже… Кто вас так? Точнее, это было сделано по приказу хозяина?