Тем временем, полк «Катюш» форсированным маршем двигался вдоль Волхова на юг. В его задачу входила поддержка удара второй оперативной группы, нацеленной на южный фланг участка прорыва. Туда же перенацеливали гаубицы артиллеристы Цайтиуни и перемещал свои орудия приданный корпусу артполк. Вернувшиеся на аэродром бомбардировщики готовились к новому вылету. Две машины они потеряли – немецкие зенитки даже ночью представляли серьезную опасность.

Южная ударная группа перешла в наступление в шесть часов утра, через два часа после северной, и ее прорыв вновь был поддержан всей имеющейся в моем распоряжении артиллерией и авиацией. Сценарий почти без изменений повторился и здесь, только Пе-2 наносили удар уже не по позициям гаубиц, уничтоженным в прошлом вылете, а по опорным пунктам третьей линии обороны, штабам и узлам связи.

К сожалению, пехота в моем корпусе не была моторизованной, и темп наступления во многом сдерживался ее неспешным движением вперед. В ночной темноте высылать вперед танки с десантом на броне казалось мне делом довольно опасным, и я придерживал рвавшихся вперед танкистов, не давая им подставиться и влипнуть в неприятности.

К утру все три полосы обороны немецких дивизий оказались прорваны, и наступил решающий момент всей операции. Именно здесь могла сказаться малая численность войск в моем корпусе. Пробившие фронт ударные группы развернулись навстречу друг другу, громя тылы противника и стремясь замкнуть кольцо вокруг частей шестьдесят первой и сто двадцать шестой пехотных дивизий вермахта, оказавшихся между точками прорыва. При этом стрелковым дивизиям приходилось формировать внешний и внутренний фронты окружения длиной в десятки километров. Конечно, пока концентрация войск противника на внешнем фронте была почти нулевой, за исключением участков у самого берега Волхова, но в том, что немцы скоро подтянут резервы, я ни секунды не сомневался.

Ночной разгром, устроенный бомбардировщиками и артиллеристами полковника Цайтиуни, привел к тому, что в штабе группы армий «Север» не сразу получили исчерпывающую информацию о случившемся, но авиаразведку никто не отменял, и первый же вылет «летающего глаза» развернул перед генерал-полковником Кюхлером всю безрадостную картину прорванной в двух местах обороны.

Вместе с тем Кюхлер не мог не понимать, что совершившие прорыв силы явно недостаточны для масштабного наступления, и если вовремя перебросить на кризисный участок резервы, ситуацию можно исправить. Естественно, резервы не замедлили выдвинуться.

Я понимал, что контрудара двух механизированных дивизии мой корпус не выдержит – слишком сильно он оказался растянут и полностью связан боем с, пусть и сильно потрепанными и почти лишенными управления, но опытными и хорошо вооруженными солдатами пехотных дивизий противника.

Через три часа после рассвета ловушка захлопнулась. Передовые танковые бригады обеих оперативных групп соединились, перерезав в двух местах дрогу Чудово – Мясной Бор, и я немедленно отдал приказ стрелковым дивизиям занять оборону на внешнем фронте, а танковым бригадам с десантом на броне нанести рассекающий удар внутрь замкнувшегося котла с целью выхода на берег Волхова с тыла и окончательного разгрома окруженной пехоты противника.

Я продолжал корректировать огонь артиллерии, благо боеприпасов для моего корпуса командование не пожалело, причем как обычных, так и специальных – термитных и объемно детонирующих. Гаубицы Цайтиуни и «Катюши» перенесли огонь внутрь котла. Вычислитель выделял для меня формирующиеся узлы организованного сопротивления, и они немедленно подавлялись залпами орудий и ударами реактивной артиллерии. Тем не менее, мы не успевали.