Сегодня – позавчера - Виталий Храмов (2016)

Я выглянул. Всё ещё утюжил вчерашние окопчики, уже покинутые. Собрал волю в кулак:

– Кадет! Ты где?

– Тут я.

– Голодный?

– Нет. А что?

– Думаю перекусить можно. При обстреле пожевать – первое средство. Ты любишь сгущёнку?

Я пробил ножом две дырки в крышке банки.

– Держи. Пить надо так. Вот ещё шоколада пожуй. Нос не вороти – для тебя спецом брал. Что, Мельник, на запах пришёл?

– Тоскливо одному там сидеть.

– На и тебе шоколада. Он мозг хорошо питает, зрение обостряет. А нам сегодня твой острый глаз понадобится. Жуй, жуй. Позицию оборудовал?

– Как на полигоне. Даже крышкой ящика накрыл, землёй присыпал, соломкой – для маскировки. Может, снять глушитель?

– Снимай. Тут такая трескотня будет, что твои выстрелы затеряются. Тушёнку будешь?

– Ага. А у меня хлеб есть свежий. Вот. Ещё теплый.

– Молочка бы.

– Да, неплохо.

Кадет чему-то усмехнулся:

– И бутылочку бургундского. Мы как те мушкетёры при Ла-Рошели. Там они тоже пикник устроили при штурме.

– Правда, похоже, – кивнул я.

– Это вы о чём? – не понял Мельник.

– Это мы о книге. Француз один написал. Про Д’Артаньяна и трех его друзей. Не забивай головы.

– Да куда нам, сирым и убогим, – Мельник отвернулся, но продолжал размазывать тушёнку по хлебу.

– Ты жуй в темпе, сейчас сюда огонь перенесут – весь твой бутерброд землёй засыпят.

Сам я быстро накидал ножом в рот куски мяса из банки, зажевал хлебом, запил коньяком, а шоколадом, получилось, закусил. Предложил флягу Мельнику. Он завистливым взглядом буравил-буравил фляжку, но, вздохнув, отвернулся:

– Твёрдая рука нужна, – пояснил.

Кадет тоже замахал головой. Убрал флягу. И тут рядом – взрыв, нас обсыпало землёй, уши заложило.

– Все живы?

Вроде все. Глаза только лихорадочно блестят. Я выглянул из окопа. Обстрел слабел.

– Занять позиции! Сейчас попрут. Проверить оружие, пополнить боезапас! – раздался зычный голос Степанова, эстафетным эхом дублируемый взводными. Я тоже проорал это же. Да самому не мешало бы пополниться.

– Миш, где у нас патроны? Я после вчерашнего боя рожки не забивал.

– Я тебе забил. Полные они у тебя. Не чувствуешь веса?

– Уж не знаю, что чувствовать. Болит всё. Где гранаты? Давай сюда, вот, в нишу. Ну, ждём!

– Без команды – не стрелять! – опять прокричал Степанов. Теперь голос его был дальше.

– Без команды – не стрелять! – проорал я.

Достал бинокль, осторожно высунулся. Немцы на плацдарме пока не наступали. Суетились, перебегали с места на место, но вперёд не лезли. Посмотрел на мост. Утренняя дымка таяла, съедаемая пылью, поднятой обстрелом. К мосту выдвигались уродливые серые коробки танков.

– Вот вы какие в реале, панцеры. И как это уродство до Волги дошло?

– Что? Как до Волги?

– Кадет! Ты чего тут трёшься? А ну, брысь в свой окоп! Готовь позицию к бою! Ишь, уши он развесил!

Сзади, с высотки бухнуло, за мостом встал столб разрыва. Я оглянулся. Наша гаубица! Пушкари суетились как ошпаренные, орудие опять бухнуло. Я в бинокль – на мост. Второй выстрел – опять близко! Молодцы! Без пристрелки так удачно вмазали – танк и ещё что-то – горели. Люди в серых формах разбегались, как тараканы.

Это была в самом деле «прощальная гастроль». Они выстрелили только восемь раз. Потом попытались увезти орудие, но вокруг уже плясали взрывы. Прямым попаданием был уничтожен трактор. Человек, как кукла, был высоко подброшен в воздух, летел, кувыркаясь. Ещё через несколько секунд я увидел летящее орудийное колесо. Всё! Нет у нас больше гаубиц! А немцы еще с полчаса долбили по тому же месту – видимо, сильно разозлились.

Подбитые танки отволокли в сторону, и стальные коробки пошли по мосту. Я услышал, как кто-то заскрипел зубами.

– Не стрелять! – на всякий случай крикнул я. – Пусть как следует залезут в капкан!