Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2 - Негри Антонио, Качинский Теодор (2003)

Опубликовано в газете «Mond Dimplomatique»

Две базовые идеи лежат в основании книги «Империя», которую я написал совместно с Майклом Хардом в промежуток времени между войнами в Персидском заливе и в Косово. Первая заключается в том, что не может быть глобального рынка (того, о котором говорят после падения Берлинской стены, то есть выступающего не только в качестве примера для подражания в области макроэкономики, но и в качестве политической категории) без соответствующей формы юридического правопорядка и что таковой правовой порядок не может существовать без власти, которая гарантировала бы его дееспособность, действенность, эффективность. Вторая мысль заключается в том, что правовой порядок глобального рынка (который мы называем «имперским») обозначает не просто новое лицо верховной власти, на построение которой он направлен: он отмечает также появление новых жизнеспособных сил неподчинения в производственной сфере и в области классовой борьбы.

Надо быть сумасшедшим, чтобы отрицать существование в настоящий момент глобального рынка. Достаточно пройтись по сайтам Интернета, чтобы убедиться в наличии глобального измерения рынка, каковое являет собою не только единичный опыт, порожденный экономическим сознанием, или же горизонт, открывшийся после долгих блужданий воображения (как поведал нам Фернанд Бродель по поводу окончания эпохи Возрождения), а вполне реально ныне существующую организацию. Более того, новый порядок.

С политической точки зрения всемирный рынок объединяется вокруг того, что во все времена представлялось в виде признаков суверенитета: полномочий в военной области, в сфере кредитно-финансовой, информационной, культурной и даже языковой политики. Полномочия в военной области обеспечиваются обладанием одной-единственной властью всего арсенала вооружений, вплоть до ядерного; полномочия в сфере кредитно-финансовой политики обеспечиваются существованием одной господствующей денежной единицы, которой подчинен весь мир финансов во всём его разнообразии; полномочия в информационно-культурной сфере выражаются через победное шествие единообразной модели культуры и даже, со временем, единого всеобщего языка. Эта конструкция наднациональна, всемирна, тотальна. Мы назвали её «Империей».

Здесь необходимо ещё установить различие между описываемой нами «имперской» формой правления и тем, что веками называлось «империализмом». Под этим термином мы понимаем экспансию того или иного государства-нации за пределами своих границ, создание колониальных отношений (зачастую скрываемых за ширмой модернизации) в ущерб народам, прежде чуждым евроцентристским процессам капиталистической цивилизации. Мы также понимаем под этим агрессивность, проявляемую сильными нациями в отношении наций бедных в государственной, военной, экономической, культурной и даже расовой областях.

На нынешней же фазе «имперского» развития мира империализма в выше описанном понимании больше нет. Если он ещё и сохраняется, то лишь в виде явления, в рамках которого его ценности и полномочия переходят на уровень «Империи». Точно так же нет более и государства-нации: от него ускользают три существеннейших характерных признака суверенитета — полномочия в области обороны, политики и культуры, каковые поглощаются и заменяются центральной властью «Империи». Почему мы называем «Империей» (настаивая на новизне юридической формулировки, которую предполагает этот термин) то, что можно было бы просто рассматривать как американский империализм в эпоху, последовавшую за падением Берлинской стены? На данный вопрос наш ответ ясен: вопреки утверждениям некоторых приверженцев национализма, «Империя» эта не американская. Кстати, за всю свою историю США были в значительно меньшей степени империалистами, нежели англичане, французы, русские или же голландцы. Нет, «Империя» эта просто капиталистическая: это порядок «коллективного капитала», то есть той силы, которая победила в гражданской войне XX века.