Превратности судьбы - Виктор Михайлович Мишин (2018)

«Черт, не мог еще чуток посидеть спокойно», – сказал я сам себе, ругая фрица. В небо ударила струя пламени, а я вдруг понял, что перестарался. Встав, я в полный рост рванул прочь. От взрывов топлива стало светло, как днем. Никто не стрелял мне в спину, я просто несся, правда грязь мешала, связывала ноги, но я пер как в последний раз. Когда сзади рванула моя закладка, ударной волной меня шибануло так, что перевернувшись в воздухе, я грохнулся на пузо. Из глаз искры брызнули, освещая мне путь, но вставать я не думал, вжался в землю, боясь пошевельнуться. Грохот разрывов от немецких снарядов напоминал артподготовку, причем я в ней непосредственный участник. Хоть и убежал метров на двести – двести пятьдесят, но вероятность того, что меня заденет, была очень высокой. Со свистом что-то проносилось мимо, едва ли не обдавая меня жаром. На секунду подняв голову, попытался осмотреться. Увидев впереди понижение местности, наверняка яма или ложбинка какая-то, я, продолжая вжиматься, все-таки решил отползти к ней. Уже будучи в яме, оказалось, это была воронка, я решил посмотреть на немецкий лагерь. Едва высунув голову, убрал ее со скоростью звука. Там, на позициях немецких войск, стоял АД. Зарево, наверное, из Берлина видно. Только сейчас я начал понимать, что я вообще сделал. Как меня не поймали фашисты, ума не приложу, а уж как не накрыло при взрыве, вообще чудо. Артиллерийские склады еще хлопали, когда я решил возвращаться. Уже начав движение на пузе, вспомнил, что обещал командиру «языка» привести. Осмотревшись, пополз обратно к лагерю. Была небольшая надежда, что смогу хоть раненого какого-нибудь найти. Все-таки кто-то из немцев был у танков, кто-то спал в палатках, не могли же все погибнуть. Снаряды уже перестали взрываться, но разлетевшиеся бочки с топливом еще здорово горели, освещая бывший лагерь. Я осмотрелся, трупы кругом вижу, но вот солдат, подававших хоть какие-то признаки жизни, нигде было не видать. Вытянув из кармана пистолет, забрал у офицера, что убил в церкви, я ползком двинул на обход бывшего лагеря. Обползая то горящие остатки топливных бочек, то трупы, причем некоторые были настолько изуродованы, что становилось тошно. Наконец через несколько минут я услышал слабый стон. Определив направление, пополз туда. Ух ты, да это ж цельный офицерик, вон погоны какие красивые. Кстати, опять эсэсовец, тут что, вокруг одни «черные»? Бегло осмотрел найденыша и, увидев кровь только на голове, был удивлен удачливостью эсэсовца. Его просто приложило чем-то по голове, больше видимых повреждений не было, только ссадина, правда, на полчерепа, но все же он был явно живой. Будучи без сознания, немец только тихо стонал, глаза его оставались закрытыми. Достал веревку и, связав руки за спиной немецкого офицера, стал хлопать тому по щекам. Подействовало, хотя и не сразу. Несколько раз открыв и вновь закрыв глаза, фриц что-то пробормотал.

– Чего? – наклонился я ближе к лицу врага. А, чего я у тебя спрашиваю, все равно ни фига не понимаю, надо тащить.

Осмотревшись по сторонам и убедившись, что в спину никто не выстрелит, хотя и видел разные шевеления, в основном там, где танки стояли, я медленно взгромоздил немца на спину, ну и тяжел же, зараза. Кстати, о танках, те вроде как стояли на месте, только вот их состояние было неизвестно, а вот артиллерии у фрицев больше нет. Штабель боеприпасов располагался рядом, и орудия раскидало по всему лагерю. Думаю, даже если техника слабо пострадала, то уж личный состав я хорошо проредил, тут и взрывы, и пожар. Топливо вон все еще горит, а людей что-то и не видно. На том месте, где договорились встретиться с Ваней, вместе с ним находились еще трое наших солдат. Передав им немца, сам побрел вместе с напарником сзади. Преследования, как я и ожидал, не было. А в расположении спустя почти час нас ждал не только наш командир.

– Это он? – спросил у капитана какой-то хрен с погонами подполковника. Николаев только кивнул.