Кровь на эполетах - Анатолий Дроздов (2021)

– Я хочу с папА! – закапризничала девочка.

– Будут блины с медом и топленое молоко с пенкой, – вкрадчиво сказала Груша.

– Мед? – задумчиво повторила Мари. – ПенкА?

Она решительно перелезла через Платона, заставив того зашипеть от боли, и спрыгнула на пол.

– Идем! – сказала, протянув ручку Груше.

Та взяла ладошку девочки и повела ее к двери.

– Продала меня за мед и пенку, – пробурчал за спиной Платон, и Груша едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

За дверью ее встретила графиня – ждала в коридоре.

– Ну, как, объяснились? – спросила по-русски.

– Нет, – покачала головой Груша. – Только руки мне целовал.

Мать поджала губы.

– Сама поговорю! – сказала и решительно постучала в дверь.

* * *

Грушенька меня сразила – прямо в сердце. Нет, не ангельским личиком и гибким станом, как пишут местные пииты, хотя этого не отнять, все при ней. Пойти работать в лазарет! Здесь это, мягко говоря, не принято – время сестер милосердия еще не пришло. Могут покрутить пальцем у виска и объявить блаженной. Она же не испугалась молвы. И еще. Лазарет – это не розарий с его дивными ароматами. Воняет там, проще говоря, да еще как! Пот, кровь, гной, моча… Люди стонут и кричат. Чтобы лечить раненых в такой обстановке, нужно иметь в душе стержень – это вам не корпию в салонах щипать. М-да… Другую такую девушку поискать, и еще не факт, что найдешь. Подозреваю, от кого Груша подхватила страсть к медицине. На пути к Смоленску она наблюдала, как я лечу егерей, многое о том спрашивала. Я охотно отвечал – лучше о медицине болтать, чем о моем прошлом. Вот и загорелась… Подытожим. Надо брать, как говорила героиня популярного советского фильма. Вот только захочет ли? Я-то, конечно, герой – с дырочкой в левом боку[3], но кто знает, что у девушки на уме? Вдруг у нее жених имеется? Подцепить его в лазарете – проще простого. Пролетишь ты, Платон, как фанера над Парижем.

Внезапно я ощутил острый укол ревности. Это с чего? Вроде не питал к Грушеньке особых чувств, а тут прямо скрутило. Что происходит, блин? Влюбился? Прямо сейчас? Додумать я не успел. В дверь постучали, и в комнату решительной походкой вошла Хренина-старшая.

– Добрый день, Платон Сергеевич! – заявила она с порога и, пройдя к кровати, устроилась на стуле. – Пришла справиться о вашем здоровье.

– Здоровье мое не очень, – вздохнул я. – То лапы ломит, то хвост отваливается.

– Какие лапы, какой хвост? – изумилась она. – Вы, о чем?

– Извините, Наталья Гавриловна, – поспешил я. – Пошутил. Вижу – неудачно. Рана моя заживает, Аграфена Юрьевна подтвердит.

– Ох, Платон! – покрутила она головой. – Что ты за человек? Слова не скажешь в простоте. Не будь раненым, так и треснула бы по лбу! И не смотри, что графиня – в простой семье росла.

Я виновато потупился.

– Нам нужно поговорить, – вздохнула Хренина.

– О чем? – спросил я.

– О Мари. Будет трудно признать ее законной дочерью. Требуется дозволение государя.

– Уже, – сказал я.

– Что «уже»? – нахмурилась Хренина.

– Не сочтите за труд, Наталья Гавриловна, подать мне это, – я указал на стоящую у стены сумку. – А то я в неглиже.

Она хмыкнула, но встала и принесла мне сумку. Я порылся в ней, достал и протянул ей бумагу.

– Читайте!

– Божиею поспешествующею милостию, Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский… – забормотала она. – По прошению графа Платона Сергеевича Руцкого, за великие его заслуги перед престолом и Отечеством повелеваем: девицу Марию, 1809 года рождения, прижитую им вне брака от французской дворянки Авроры Дюбуа, считать законной дочерью означенного графа с внесением ее в надлежащем порядке в Бархатную книгу… Погоди! – воскликнула Хренина, подняв голову от грамоты. – О каком графе идет речь?

– Обо мне, – сказал я и протянул ей вторую грамоту. – Ознакомьтесь.