Разум - Дэниэл Сигел (2019)

Через неделю после этой беседы во второй половине дня я принимал пациента. Он был примерно моего возраста. Говорил, что его тело превращается в губку: кости растворяются из-за редкого ортопедического заболевания. Парень мечтал стать врачом, но в таком состоянии ходить в институт было почти невозможно. Он чувствовал страх и беспомощность. Стараясь не думать о том, что я студент-медик, которым этот человек, вероятно, никогда не станет, я сделал заметки, посмотрел на данные анализов, подытожил историю болезни, почитал об этом заболевании и снова побрел в кабинет руководителя. Я отчитывался совершенно бесстрастно и методично — сосредоточился на фактах, описывал множество клинических подробностей. Внутри чувствовал себя совершенно мертвым, оторванным от ощущений тела и души. Я был очень, очень далеко от того молодого человека. Но врач улыбнулась и похвалила: «Отличная работа». Помню, что посмотрел на нее с недоверием. Она учила меня подстраиваться к системе, отключаться от собственного разума и разума пациентов, забывать о человечности. Может быть, стать таким, как она, — значит проиграть? Положение казалось мне странным, безвыходным. Подстройся и проиграй. Найди другой путь — и тебя заставят проиграть. Это было кошмарное ощущение, и я никогда больше не общался с этой преподавательницей.

В конце первого курса, измотанный этим душевным смятением, я устроился работать у Тома Уитфилда, педиатра, который впоследствии стал моим наставником. На летней практике в горах Беркшир-Хилс студенты должны были оказывать медицинскую и социальную поддержку малообеспеченным семьям. Я был в восторге, что можно провести с Томом целый месяц и попробовать возродить желание быть врачом. Как я позже узнал, Том тоже был рад: до такой степени, что, когда они с женой поехали встретить меня с автобусной остановки, он от волнения закрыл ключи в машине. Мы хорошо потрудились тем летом. Я наблюдал, как Том работает в кабинете, посещал семьи в сельской глуши, к которым зимой было сложно добраться. Как я говорил, мы стали очень близки. У нас сложились отношения, похожие на связь отца и сына. Одним из самых важных уроков для меня стала старая мудрость: «Чтобы вылечить пациента, он должен быть для тебя важен». Том был сердечным человеком. Он мог вдруг начать читать стихи, которые выучил еще в юности. У него была озорная искорка в глазах и заразительное, живое чувство юмора. Том был постоянно чем-то занят на работе и дома: он пек пироги, возил дрова. Мы часами разговаривали или просто молча работали в саду. Даже когда я случайно обрезал бугенвиллею, вместо того чтобы аккуратно ее выкопать, Том лишь вздохнул: «Всякое бывает, Дэн. В следующий раз будь повнимательней». Он был воплощением доброты. Уезжая, я надеялся, что в Бостоне смогу сохранить все, чему научился у Тома.

На втором курсе осенью 1979 года мы перешли из аудитории в больницу. Начался вводный клинический курс, и мне не терпелось погрузиться в работу с пациентами. Теоретические занятия тоже доставляли мне удовольствие. Я обожал науку в целом и биологию в частности и хотел узнать об организме человека как можно больше. Но мне было немного за двадцать — мозг проходил активную перестройку, о которой тогда еще не знали, — и я начал чувствовать, что по-настоящему даже не прикоснулся к науке жизни. Учили меня в основном тому, что человек умирает от множества причин, внутренних и внешних: от болезней, от разрыва связей с другими людьми и даже с собственной внутренней жизнью.