Разум - Дэниэл Сигел (2019)

«Дэниел, — начал руководитель, — ты хочешь быть психиатром?» Я ответил, что пока я только на втором курсе и еще не определился со специализацией. Единственным, о чем я всерьез задумывался, была педиатрия. «Тогда, может быть, твой отец работает психиатром?» — сказал врач, склонив голову в другую сторону. «Нет», — сказал я, подумав о рассудительном папе-инженере. Психиатром он точно не был, и его коллеги тоже. На самом деле я не знал вообще ни одного врача, за исключением старого педиатра. «Понимаешь, расспрашивать пациентов об их чувствах, отношениях и жизненных историях — не дело врача. Если ты хочешь этим заниматься — иди в социальные работники».

В тот день я действительно поискал программу социальной работы поблизости и задумался, не правильнее ли перевестись с медицинского факультета на психологический. Шли последние месяцы второго курса, суровая зима уступала теплой цветущей весне, но мне было все холоднее и холоднее. Я перестал танцевать в Кембридже по другую сторону реки. Каждую среду студенты и местные жители собирались в одиночку, парами, группами на Dance Free и растворялись в чудесном, захватывающем водовороте тел под музыку из разных уголков земного шара. (Много лет спустя я узнал, что Морри из книги «Вторники с Морри»[35] Митча Элбома тоже там был. Фотография, на которой он танцует в нашем зале, попала на обложку книги. То, что свои мемуары об утрате Тома я озаглавил Tuesday — Sunday («Вторник — воскресенье»), потом казалось мне странным и удивительным совпадением, тем более что обе книги были о смерти наставника.) Прогулки по парку Фенс тоже перестали доставлять удовольствие. Я даже не чувствовал воду, принимая душ. Все во мне онемело.

Тело — кладезь мудрости и истины. Но мой колодец иссяк. Надежды на будущее близки к нулю. Если рассуждать логически, все было хорошо. Я успешно осваивал медицину, оценки были в порядке. Но внутри чувствовал пустоту. В моем размышляющем разуме бушевали конфликт и смущение. К какой части себя прислушаться? К логике или к эмоциям и телесным ощущениям, кладезю интуитивной мудрости?

В конце второго курса, ближе к лету, предстояло сдать заключительный экзамен по введению в медицину. Моим пациентом был пожилой седой господин: «Доброе утро, доктор», — сказал он, с трудом войдя в кабинет, и осторожно сел на стул. Я спросил, как у него дела в этот погожий весенний денек, и услышал, что утром этот человек пытался совершить самоубийство. Тут мобилизовался весь опыт моей работы на горячей линии по профилактике суицидов. Тогда, в маленьком помещении на чердаке, выходящем на центральную аллею оживленного кампуса Южно-Калифорнийского университета, нас учили, что для спасения надежды у человека в кризисе нужно настроиться на его внутренний мир, сосредоточить внимание на его ощущениях, мыслях, истории жизни. Теперь можно сказать, что следует «просеять»[36] разум — сосредоточиться на столпах внутреннего опыта, стержне личности, который придает смысл жизни, внутренней субъективной реальности.

Так я и поступил. Вместе с пациентом мы начали разбираться, как он оказался в настолько глубоком кризисе, что попытался покончить с собой. Вскоре кто-то похлопал меня по плечу. Это был руководитель практики. Он наклонился и раздраженным, почти ноющим шепотом потребовал: «Просто сделай обследование!» Я послушался, и в результате впервые увидел сильнейший эпилептический припадок прямо на столе для обследований. Руководитель невозмутимо удерживал больного, чтобы тот не свалился на пол, со словами: «Теперь заканчивай». Я спросил, можно ли хотя бы отправить его (хотя, наверное, это было столь же необходимо и врачу) в психиатрическую клинику, и получил согласие.

«У этих пьяниц всегда так: припадки, попытки суицида. А вы тратите время на какие-то разговоры о жизни и чувствах. Но физикальный[37] осмотр вы провели хорошо, поэтому экзамен сдан».